– Лукреция, милая, заклинаю, – взмолился он, целуя тяжелые локоны своей возлюбленной. – Помочись для меня.
– Прежде всего я должна убедиться, что, если закрыть двери и окна, в ванной будет по-настоящему темно, – заявила донья Лукреция, демонстрируя прагматизм завзятого сутяги. – Когда придет время, я тебя позову. Ты войдешь без единого звука, чтобы не сбивать меня. Сядешь в углу. И чтобы ни шороха. К тому времени четыре стакана воды уже начнут действовать. Запомни, Мануэль: не стонать, не вздыхать, не шевелиться. А то я сразу же уйду и больше никогда не переступлю порог твоего дома. Можешь оставаться в своем углу, пока я не встану и не приведу себя в порядок. Перед уходом ты приблизишься ко мне, опустишься на колени и в знак благодарности поцелуешь мне ноги.
Он так и сделал? Несомненно. Распростерся перед ней на каменном полу и с собачьей преданностью приник губами к ее туфельке. Потом, наспех умывшись, он последовал за Лукрецией в гостиную, чтобы сбивчиво, путаясь в словах, объяснить, какое счастье она ему подарила. Мануэль стал мечтать об этом задолго до аварии. Печальный инцидент лишь превратил пристрастие, которого он отчаянно стыдился и которое привык скрывать даже от самого себя, в единственный источник наслаждения. А началось все в раннем детстве, когда Мануэль делил комнату с младшей сестренкой, которая часто вставала по ночам, чтобы помочиться. Малышка никогда не закрывала за собой дверь; ее брат слушал хрустальное журчание и возносился на небеса. То было самое дивное, самое музыкальное, самое заветное воспоминание его детства. Славная, чудесная Лукреция его понимает, не правда ли? Славная, чудесная Лукреция понимала все. Ей не раз приходилось разматывать клубок чужих желаний. Мануэль об этом знал; он боготворил Лукрецию и лишь потому решился просить ее о великом одолжении. Если бы не трагедия с мотоциклом, он ни за что не отважился бы на такое. До рокового столкновения с грудой щебня его сексуальная жизнь была сплошным кошмаром. Ни одна приличная девушка не согласилась бы утолить постыдную страсть Мануэля, и ему приходилось иметь дело с проститутками. Но и нанимая женщин за плату, он был вынужден сносить унижения, терпеть их смешки, грубые шутки, иронические и презрительные взгляды, заставлявшие его чувствовать себя уличной грязью.
Вот почему Мануэль так часто менял женщин. Ни одна из них не соглашалась выполнить экстравагантную просьбу своего возлюбленного, на которую так легко откликнулась Лукреция: помочиться для него. Дон Ригоберто безжалостно расхохотался. Бедолага! Знали бы длинноногие красотки, что сохли по звезде спорта, королю мотокросса и наезднику железного коня, что герой их девичьих грез и не помышляет о том, чтобы обнять их, раздеть, поцеловать, уложить в постель, он хочет лишь одного: послушать, как они облегчают мочевой пузырь. И только благородная, царственная Лукреция согласилась помочь жалкому калеке Мануэлю! Вот поступок, подобный величайшим деяниям героев прошлого и молитвенным подвигам святых. Милая Лукреция! Лукреция, снисходительная к человеческим слабостям! Лукреция, что в переводе с латыни значит «счастливая». Лукреция? Дон Ригоберто перелистал тетрадь: «Лукреция, знатная римлянка, прославившаяся красотой и добродетелью. Подверглась насилию со стороны Секста, сына царя Тарквиния Гордого. Рассказав о своем позоре отцу и мужу и призвав их к мести, покончила с собой на глазах у родных, вонзив себе в сердце нож. Самоубийство Лукреции послужило поводом к изгнанию царской семьи и установлению Римской республики в 509 году до н. э. Образ Лукреции превратился в символ целомудрия и супружеской верности».
«Да это же она», – подумал дон Ригоберто. Его жена вполне могла бы погубить династию и стать символом. Верной жены? А почему бы и нет, верность не обязательно понимать по-христиански. Какая еще женщина стала бы так послушно и терпеливо исполнять любые капризы мужа? Никакая. А как же та история с Фончито? Лучше не ворошить это дело. В конце концов, все ведь осталось между ними? Как поступила бы его Лукреция на месте римской матроны, обесчещенной Секстом? Сердце дона Ригоберто сковало холодом. Он постарался прогнать видение распростертой на полу жены с ножом в сердце. Чтобы рассеять кошмар, дон Ригоберто заставил себя вернуться к размышлениям о мотоциклисте, которого возбуждало журчание женской мочи. Только женской? Или мужской тоже? Произвело бы тот же эффект зрелище какого-нибудь фонтанирующего кабальеро?
