Ольга вышла из поликлиники с лихорадочно горящими щеками и, сама не зная почему, пошла не к метро, а в другую сторону. Она, в общем-то готовая к этой новости, была потрясена. Вот и все, да?
И если отбросить личную жизнь, любовь, что ей осталось сделать? Ольга переставляла ноги, не думая о том, куда и зачем идет. Она просто шагала и шагала.
Да что это она? Какой дурацкий вопрос — что ей осталось сделать? Она еще не сделана главного в жизни. Она не достигла успеха, к которому стремилась всегда. Персональная выставка в фотоцентре ей снилась всю жизнь, так неужели мечта не исполнится? Сколько раз ей грезились стены, увешанные ее работами, ранними, более поздними, нынешними… Толпы зрителей, восторженные отзывы… Там есть на что посмотреть. Где она только не снимала — ей повезло, она много видела, и не только через объектив фотокамеры. Не зря же Ольга Геро получала призы и грамоты на международных выставках.
Она переставляла ноги, шла и шла вперед, кто-то толкал ее, но она не обращала внимания, устремив невидящий взгляд прямо перед собой. Серые глаза Славы, его большие сильные руки, золотистые волоски на запястьях, жесткая борода.
— У меня борода, как у фокстерьера, — смеялся он, щекоча ее щеку. — Видишь, трехцветная — рыжая, черная и седая, — зазвенело у нее в ушах.
Боже мой. Вот он, приговор. Больше она не будет с ним никогда. Нет, она не обременит его собой.
Она шагала и шагала, не глядя по сторонам, перед глазами было совсем не то, что должно было быть на самом деле.
…Он держит ее в объятиях, от него пахнет дымом, он только что ворошил поленья в печке, а небритая щека теперь колет ей щеку, жесткие губы, слегка потрескавшиеся, солоноватые на вкус. Наверное, пересохли, лопнула кожа и сочилась кровь, подумала она. Они лежат на топчане, который сами сколотили по совету мистера Уиклера. Он расписал до деталей, как остругать доски, чем набить матрас. Они даже сшили одеяло по его указанию — из кусочков разной ткани, в деревенском стиле. Как было тогда весело, как здорово.
Ольга шла и шла по улице. В голове внезапно зазвучал Славин голос:
— Ольга, пойди-ка сюда.
Голос влюбленного Славы. И она снова ощутила трепет влюбленной женщины.
— Я обниму тебя. Слушай, какой замечательный дом мы выстроили с тобой. А потом построим другой. Ты говорила, мистер Уиклер сейчас живет в новом доме — в викторианском стиле? Пошлю-ка я тебя к нему, пусть расскажет, как его строить. Нам скоро понадобится большой дом. Я думаю, вчетверо больше. У нас ведь будет куча детей… Им нужен простор.
Ольга хохотала.
— Но от чего же — много? — спросила она тогда.
— Мы оба знаем от чего… — Он крепко прижал ее к себе. — Вот от этого.
Она почувствовала, как сильно он хочет ее, и…
Ольга вздрогнула, стук в дачное окно выдернул ее из прошлого. Она уставилась в окно, но за ним все тот же пейзаж. Ничего не случилось, разве что птица… какой-нибудь лихой воробей не заметил чисто вымытое стекло? Птица бьется в окно — мелькнуло в голове, — дурная примета. Но внезапно эта мысль показалась ей совершенно глупой. Какие еще большие несчастья могут на нее свалиться?
И она снова мысленно продолжала тот длинный путь от поликлиники… в никуда. Вспомнила, как внезапно остановилась, прикрыв рукой рот, не уверенная, что на сей раз ей удастся удержать стон. Никогда, никогда, думала она, не будет в ее жизни мужчины, который так бы подходил ей.
Она сама расцепит его руки, и они никогда больше не стиснут ее в объятиях. Ольга постояла минуту, потом подняла глаза и внезапно увидела собственный подъезд. Как она оказалась возле дома? Неужели на чем-то ехала? Она не помнила.
Ольга одолела лестничные пролеты, как во сне, достала из сумки ключ, вставила его в замок и дрожащей рукой повернула два раза.
В доме пахло кофе, который она пила утром, через плотно закрытые окна аромат не выветрился. Она бросила сумку на тумбочку в прихожей. Она думала только о нем.
Слава порядочный человек, снова и снова билось в голове. Если она скажет ему все, он не захочет ее оставить. Начнется ужасная, неискренняя жизнь, ежеминутные страдания для обоих. А потом она умрет. Но когда это случится, не скажет никто. Часы в гостиной громко били, словно молоточками вколачивали в голову: «Ты… должна… заставить… его… уйти…»
