Что же с Бурцевым, когда он узнает от тебя биографию? Он от своей мысли не отказывается, а еще укрепляется и очень просто рассуждает. Плеве — это дела с его согласия… Рачковского. Рачковский был Плеве устранен от дел. Рачковский не у дел. Рачковский зол на Плеве. Рачковский и придумал: создавайте Б. О.! Убейте Плеве! Я — друг Рачковского, не могу же не убить его врага, Плеве. И вот создалась Б. О. Просто?
Но отчего историку не приходит в голову такой мысли. Ведь Рачковский не у дел. Департамент и охрана в Питере существуют (они, конечно, не знают о плане Рачковского и моем), но ведь все-таки они могут проследить работу Б. О. и арестовать и, конечно, меня, работающего на Плеве. И что же я, продажный человек (такой, конечно, и в глазах Рачковского), пойду спокойно на виселицу за идею дружбы Рачковского и не скажу совсем, что, помилуйте, да ведь я действовал по приказанию Рачковского — начальства своего? И что Рачковского ведь тоже наделили бы муравьевским галстухом? И что же, Рачковский готов и на виселицу, как член Б. О. или главный ее вдохновитель? Или Рачковский мог думать, что его за это переведут на службу только в Сибирь, или что я его (не) выдам и уж сам пойду на виселицу из дружбы к нему, а о нем ни гугу? Или Рачковский думал, он отвернется, скажет, что он тут ни при чем, что я, мол, сам это затеял; а я, мол, хотя и продажный, но все-таки дурак дураком — буду рисковать своей жизнью из-за Рачковского, который, между прочим, и не у дел, и, если попадусь и не сумею доказать, что я действовал с Рачковским.
Противно все это писать, но вместе с тем меня и смех разбирает? Уж больно смешон Бурцев, построив эту гипотезу, да еще с ссылкой на историю? Мол, в истории это уж и было. Судейкин хотел убить Толстого. Но, ведь, только хотел, ведь знаем только разговор с Дегаевым (и то, где его историческая неопровержимость?). А почему Судейкин не сделал? Может быть, от того, что Судейкин побоялся виселицы, чего не побоялся, по Бурцеву, Рачковский, а ведь Судейкину-то легче было сделать. Ведь он при делах и все дела были в его руках, тогда он царил, он был в смысле выслеживания революционных организаций и вне конкуренции и вне контроля, кажется. А Рачковский не у дел. Однако, он организации боевой не создал.
А вот историк Бурцев ссылается на историю 15-го июля.
Ты как-то сказал, что Бурцев единственный историк революции и провокации. Да, единственный. И вот это может действовать. Мне кажется, бояться нечего. К счастью, он единственный историк, а заседать будут не историки. А если немного посмотреть на до 15/VII и после 15/VII?»
1) Да, Б. О. началась, конечно, не Рачковским, а Гершуни.
О Сипягине я узнал только через несколько дней после акта, что это дело Гершуни. Вскоре приехал Гершуни ко мне, и мы сговаривались о совместной работе с ним в данном направлении. План начать кампанию против Плеве уже был тогда. В апреле, мае 1902 года одновременно был план и на Оболенского. Я тогда уезжал в июне и июле 1902 года в Питер, а Гершуни на юг России, где имел в виду Оболенского.
Не хочу распространяться, скажу только, что кроме Сипягинского дела, я был причастен и ко всем другим, т. е. Оболенского и еще ближе уже к Уфе, куда я людей посылал. Во всяком случае, надо считать и эти дела (кроме Сипягинского) за благословение начальства. А известно, что тогда еще цареубийство на очереди не стояло, кроме, конечно, как у Бурцева, а потому договор с начальством тоже не приходилось заключать: начальство, мол, разрешает всех убивать, кроме царя и Столыпина.
2) «А что касается (времени) после 15-го июля, то ты ведь знаешь. Скажу только о Сергее. Нет, раньше вот еще что. Ну, совершается 15-го июля. Плеве нет. Рачковский рад, враг его убит. Он не получает муравьевского галстуха. Знает он состав организации досконально, и по каким паспортам (кто) живет, — знает, что она разделилась на 3 части — в Москве, в Питере и в Киеве. Знает, что ты в Москве — словом знает все, что ты и я, — в результате — убивают Сергея. Бурцев говорит: не успели арестовать, — дали по оплошности убить. То есть знали в течение 3-х или больше месяцев, по какому паспорту ты живешь, по каким паспортам все уехали из Парижа, когда проезжали границу с динамитом, по какому делу живут в Москве, об извозчиках знали, словом, все, все в течение 3-х месяцев и дают убить Сергея. Не успевают и после убийства тоже никого не берут и не устанавливают долго Ивана Платоновича, дают всем разъехаться — ты, кажется, с паспортом, по которому жил (хорошо не помню), Дора разъезжает и возится еще долго. Хорош Рачковский.
