- Приказ начальника - закон для… - как-то неестественно улыбнулся Малыш.
- Кажется, главный инженер к нам идет.
- Порядок в танковых частях, - Малыш опять улыбнулся, на сей раз своей неизменной детской улыбкой, которая всегда выбивала Монголова из равновесия. За много лет он хорошо изучил экспедиционных рабочих. Он любил и уважал их, как, допустим, командир мог бы любить и уважать свой непутевый, но надежный в бою взвод. Кому как не Монголову, прожившему жесткую жизнь геолога и солдата, было знать, что за праведным ликом часто прячется квалифицированное дерьмо, за косоухой небритой личиной сидит бесстрашный умелец, за гордыней прячется самолюбие и желание быть в деле честнее и лучше других. И еще Монголов знал истину, без которой не может быть командира, - грань, где кончается попустительство и стоит слово «приказ». Знали эту грань и его работяги. Но Малыш не подходил под каноны.
- Пойду встречать, - Монголов поддернул ремень винчестера и еще раз посмотрел на сопку. Если Чинков идет с той стороны, значит, он был на канавах и обстановка ему известна. Идти на канавы незачем.
- Владимир Михайлович! - окликнул его Малыш.
- Слушаю.
- Все нормалеус. Пробы будут как штык, - вдруг сникнув, сказал Малыш.
Монголов несколько мгновений молча смотрел на него.
…У него опять заныло в желудке, под солнечным сплетением. Два года назад врач неопределенно находил то ли язву, то ли преддверие язвы. Отпуск кончался, а законы «Северстроя» строги. Боль была тупой и тягучей. Монголов даже скривил лицо. Мысли прыгали: приход Чинкова, глупые «знаки» золота и отсутствие касситерита. Вспомнив окрик Малыша, Монголов даже остановился. Что именно его насторожило? Нет, ничего. Что-то с нервами не в порядке. Наверное, от жары. Пора в отпуск. Монголов шел прямо, сжав тубы, и даже несколько по-строевому печатал шаг, так сильно хотела его душа четкости и порядка.
Когда он дошел до палаток, Чинков был уже там. Монументально сидел на ящике из-под консервов, и было похоже, что всегда тут сидел и будет сидеть. Мешковатая брезентуха придавала Чинкову простецкий вид. Они поздоровались.
- Вы на канавы зашли?
- Да-да, - соболезнующе покивал головой Чинков. - Полностью пустые канавы, такая жалость. А что шлихи?
- Пока все пусто.
- В полном противоречии с проектом. А что все-таки они говорят?
- Слабые золотые знаки. И ничего больше.
- Знаки обязаны быть. Конечно же так, - пробормотал Чинков.
- Пойдемте посмотрим карты и пробы.
- Охотно! - Чинков встал, тонко и весело крикнул: - Алексеич!
- Тут! - с готовностью ответил голос из-за палатки. Только сейчас Монголов увидел второго. Точно в такой же брезентухе, как и Чинков, чуть поменьше в объеме, так же черноволос. Они походили друг на друга, как вынутые одна из другой матрешки.
- Сообрази чайку и уху, - сказал Чинков. - Знакомьтесь: Клим Алексеевич Куценко. Лучший промывальщик Реки.
- Чай и уху, - как эхо откликнулся Куценко. Монголов чуть не рассмеялся. Голос у Куценко был точно чинковским. Вся рота похожа на командира.
- И уху! - твердо сказал Чинков. - Ведите, Владимир Михайлович.
В камеральной палатке Чинков осторожно уместился на самодельном стуле и даже улыбнулся Монголову. «Смотрите-ка, даже стулья у вас. По-хозяйски устроились…» Монголов ничего не ответил. Зыбкое благодушное поведение Чинкова насторожило его. Уж очень все не вязалось с репутацией Будды. В палатке было сухо, жарко, темно. Солнце грело торцевую стенку, и мозаика комаров на потолке переползала лениво, менялась.
- Скажите, Владимир Михайлович, - тихо, даже как-то интимно, спросил Чинков. - Вы могли бы поверить в промышленное золото Территории?
- В промышленное золото здесь я не верю.
- А почему?
- Считаю, что несерьезно. Трепотня и пошлый ажиотаж. Игра в романтику, хуже того, честолюбие за счет государства.
- Золото всегда сопровождает пошлый ажиотаж, - наставительно произнес Чинков. - Вы, по-видимому, не любите золото, Владимир Михайлович?
- За что я должен его любить? Я не одалиска и не подпольный миллионер.
- Ну что вы! Вы, конечно, не одалиска. «Что он ваньку валяет? Зачем?» - с внезапным раздражением подумал Монголов.
