Достойный конец, если разобраться.
– Он молчит, дон командор, – прошелестела одна из фигур.
– Ему больше ничего не остаётся. Он же больше всего боится не нас, а себя. Что перестанет себя уважать, когда сломается, когда выложит всё, что знает…
– А чего не знает, тоже? – неожиданно перебила говорившего другая фигура. Голос был тонок, явно принадлежал молодой женщине. – Тоже выложит?
– Нет, – дона командора словно бы и не удивило подобное нарушение субординации. – Нет, дона супрамаго, чего он не знает – того не выложит. Подобные личности болезненно честны, даже с теми, кто применяет к ним особые методы дознания.
– Я уже говорила, дон командор, что могу справиться сама, безо всякого…
– Ваше усердие и рвение давно замечены мною, дона. Но мы имеем дело с особым случаем.
– В чём же его особенность? Роковое Дитя? – последнее произнесено было с усмешкой.
– Вы всё узреете сами, дона, – холодно ответила фигура под капюшоном, всеми называемая «доном командором».
– Буду очень признательна, – язвительно произнесла дона супрамаго.
Тёрн, дхусс, настаивавший на том, что он вовсе не дхусс, тихо вздохнул и закрыл глаза.
В темноте затопали кованые сапоги, почти заглушив мягкое, еле слышное пошлёпывание босых ступней.
В круге света появились трое: два адепта в неизменных плащах с капюшонами и меж ними – маленькая девочка, не старше семи-восьми человеческих лет. В простом крестьянском платьице, серый холст, расшитый по вороту, застёжке и подолу красной нитью – крестами, солнцами и кочетами. Русые волосы заплетены в аккуратную косу, глаза опущены, на шее сверкнула полоса железного обруча, какие носили рабы.
Девочка не подняла взгляда на Тёрна, её словно вообще ничего не интересовало – она упорно рассматривала собственные ступни, время от времени поджимая пальцы и переминаясь с ноги на ногу – каменный пол холодил пятки.
– Взгляни на этого ребенка, дхусс, – заговорил командор. – Взгляни пристально, не брезгуй. Что ты видишь?
– Запуганное и несчастное дитя, – лаконично ответил Тёрн. – Что ещё я могу разглядеть?
– И больше ничего? А если приглядеться внимательнее? – усмехнулся командор.
– Больше ничего, – дхусс, как мог, пожал плечами. Путы глубже врезались в тело.
Двое стражей оставили девочку, неожиданно мягко отшагнули обратно, мигом утонув в темноте. Малышка медленно подняла голову, глаза безо всякого выражения уставились на привязанного пленника. Нет, девочка не выглядела безумной или отсталой, ей просто было всё равно. Видно, подобные дхуссу ей давно уже наскучили.
Тёрн взглянул пленнице в безучастные глаза, вгляделся – пристальнее, ещё пристальнее. Мускулы напряглись, вздулись, веревки натянулись, и за спиной командора кто-то предостерегающе закашлял.
Девочка вяло шевельнулась, скривила губы, словно собираясь заплакать. Исподлобья взглянула на дхусса – и криво, злобно ухмыльнулась. Уголки рта поползли в стороны, всё дальше и дальше, разрезая щёки наподобие ножей – пока не добрались до самых ушей, словно у болотной квакушки. Рот – или, вернее, самая настоящая пасть – приоткрылся, мелькнули ряды чёрных зубов с алыми, словно окровавленными, остриями.
– Молодец, Мелли, – командор дружелюбно похлопал девочку по плечу. – Что скажешь теперь, дхусс? По-прежнему станешь отмалчиваться?
– Вы заполучили дитя Гнили, – Тёрн говорил негромко, но твёрдо – так, словно и не висел связанным на кресте. – Каким-то образом удержали в живых, вырастили. Зачем?
– Ты задаёшь вопросы мне, дхусс?
– Если ты привёл сюда эту несчастную, значит, хотел, чтобы я говорил? Ну, я и говорю. Я вижу перед собой дитя Гнили, неведомым мне образом удержанную на грани жизни. Что ты ещё хотел от меня? Определения? Я его дал. И теперь спрашиваю сам – зачем это злодейство? Зачем мучить эту несчастную?
– Быть лучше, чем не быть, – неожиданно низким, совершенно недетским голосом произнёс ребёнок. Или правильнее будет сказать – существо, частично позаимствовавшее его облик?
Дхусс дёрнулся, словно получив удар в подбородок.
– И это всё? – вкрадчиво осведомился командор. – Мелли, покажи, пожалуйста, нашему гостю… ты знаешь, что именно. Обычное начало.
