Теплый берег - страница 8

Время катится к полудню. Плиты набережной белы от солнца. Сотни ног ступают по ним. Шелестят шаги. Зонты, яркие, как маки, и синие, и клетчатые; соломенные шляпы, широкополые сомбреро, носовые платки, завязанные на головах четырьмя узелками; развевающиеся по ветру золотые, каштановые волосы девушек, вольные гривы парней, солнечные блики на голых плечах… Все движется к морю, к синеве, к шороху гальки, к соленым брызгам…

А Дон Кихот на тощем Росинанте и Санчо на осле трусцой едут в этот час по равнине.

— Очнитесь, ваша милость! Очнитесь! — Кто-то осторожно трогает Леся за плечо.

— А? Что?

— Голубчик, я не могу тебя дозваться. Пора встречать маму. Она будет ждать тебя у беседки на том конце парка. Это не близко. — Лев-Лев закрывает книгу, протягивает Лесю: — Возьми. Это твоя книга. Ты же видел, что я ее купил.

Лесь распахивает глаза:

— А я думал, вы ту тетку обманули, чтоб я дочитал.

— Обманул? Я? — Бедный Лев-Лев. Где-то наверху его брови так зацепились друг за дружку, что, наверно, никогда не сядут на места. — Голубчик! Я действительно ее купил.

Лесь недоумевает:

— У самого себя?

— Почему у себя? — стонет Лев-Лев. — Что я — частный предприниматель? У государственной фирмы «Книги» я ее купил. Имею я право купить книгу для одного мальчика?

Тогда Лесь улыбнулся. Улыбка вспыхнула вдруг такая радостная и ясная, что сразу стало понятно: она все время была тут, глубоко запрятанная. А Лев-Лев отомкнул замок, и она выпрыгнула наружу. И Лев-Лев улыбнулся ей навстречу.

Прижав к себе книгу, Лесь пулей вылетает из киоска. Он локтем, грудью слышит, как под переплетом бушуют битвы, сталкиваются кони, стучат мечи. «Мой Дон Кихот, отважный и смешной! Ты будешь жить у нас на полке. Нет, лучше под подушкой, а то Димка раскрасит картинки. А мама Аля! Как она обрадуется, что у нас есть «Дон Кихот»!»

Что там Анна Петровна ворчит? Она не ему, она — Льву-Льву:

— Вот выучите его на Дон Кихота. И будут доставаться: кому — пироги да пышки, а ему — синяки да шишки. Дон Кихотов-то знаете как?..

— Ну и пусть, — обернувшись, сказал Лесь. — Дон Кихот все равно победит.

— Во-во… — ответила Анна Петровна.

А Щен вылез из-под скамьи на солнцепек и пошел за Лесем. Васса потянулась, на миг показала когти и поглядела им двоим вслед желтым насмешливым взглядом.

Перед тем как совершить ратный подвиг, странствующий рыцарь должен обратить к своей госпоже мысленный нежный и ласковый взор, как бы прося ее укрепить его и помочь ему… И даже если никто не слышит его, все равно он обязан, всецело отдавшись под ее покровительство, произнести эти несколько слов шепотом…

М. Сервантес

— Щен, сюда!

Они пролезают сквозь решетку. Щен дергает ногу, застрявшую в чугунном завитке.

— Да погоди, дуралей, не дергайся, помогу.

Зеленый сумрак парка. Легкие ноги несут Леся по газонам. Вслед ему кричат сердитые надписи: «Ходить воспрещается!»

Каштаны проводят по его лбу разлапистыми листьями: не беги, полюбуйся, как пышно разгорелись наши бело-розовые свечи-соцветия. Лесь не глядит. Вот когда созреют смуглые ядра в колючих зеленых коробочках, не зевай, поглядывай, они норовят стрельнуть по затылку.

Но это еще не скоро, осенью…

Лесь останавливается, пристраивает книгу под рубашку.

Конечно, мама Аля обрадуется, что у них дома будет теперь свой «Дон Кихот».

Однажды, в Летнем театре, где вместо крыши — небо, выступали не настоящие, а самодеятельные артисты, которые днем вовсе не артисты, а рыбаки, медсестры и мотористы с катеров, а мама Аля, например, почтальон. На их концерт вдруг пришел знаменитый чтец, тот самый, которому однажды Лесь нес копье и щит, и сел в каком-то ряду, как обыкновенный зритель.

Позапрошлым летом, уже давно. Щена тогда еще не было на свете.

— Щен! Не рой яму, тут дорожка! Нос в земле! Погоди, вытру. Пошли!

…В тот вечер мама Аля была Джульеттой. А толстый Антон — моторист с катера на подводных крыльях — был Ромео. Ничего, что он толстый, он хороший, и это не жир, а такие тяжелые бицепсы и такие огромные плечи, а на животе — называется диафрагма. Если б он захотел, он поднимал бы штанги и стал бы чемпионом мира.