Очнувшись, он, как с высокого берега, увидел лежащего на левом боку с неловко подвернутой рукой солдата и подумал: «Жаль Нетунаева». Потом вгляделся в него, копошащегося в снежной, глиняной жиже и понял — это не Денис Нетунаев, а кто-то другой, необыкновенно знакомый, но тяжело раненый и потому неузнаваемый. «Да это я сам, — испугался Москвин, подумав: — Значит, не убит, только кружится голова, словно я пацаном носился по лесу за отбившейся от стада коровой и не поенный, не кормленный выбился из сил, а домой боязно — хозяин прибьет. Ранило меня», — вдруг догадался он и, не чувствуя тела, попробовал шевельнуться и обрадовался: «Поживем еще». Когда ему удалось проползти два шага, боль слегка тронула правый бок, потом разгорелась, как сухой костер, стала невыносимой. Чтобы унять ее, он закричал, но услышал его только один, с нечеловеческим слухом, пулеметчик-баварец. «Ох-хо-хо», — прошептал Москвин, когда пулеметчик ответил на его робкий стон короткой, из трех патронов, очередью.
«Не бросят меня, — вспомнив Дениса, решил Москвин и вдруг ясно почувствовал, что тот где-то рядом. — Найдет, родная душа», — с тихой уверенностью сказал он и потерял сознание.
Очнулся он через мгновение, потому что невысоко, прямо над ним, вспыхнула осветительная ракета и нестерпимо горячий свет впился ему в зрачки.
Москвина вынес из-под огня Нетунаев: он втянул его, густо покрытого землей и глиной, в окоп и огляделся. Шинкарев, протрезвевший от пулеметной стрельбы и света ракет, быстро сказал:
— Молодец, Нетунаев! — Он приказал, чтобы Москвина убрали с прохода, а когда солдаты, столпившиеся у лежащего в беспамятстве, расступились, Шинкарев, заторопившись уйти, носком сапога чуть подвинул его безвольные, тяжелые ноги. Денис Нетунаев задержал офицера рукой и сорвал с его плеч погоны.
Шинкарев схватился за револьвер, и тогда кто-то ударил его прикладом по голове…
Солдатское волнение перекинулось на весь 55-й Сибирский полк 6-го Сибирского корпуса: солдаты не подчинялись приказам, жгли костры, кричали немцам: «Войне конец!»
Волнение подавили. В 55-м полку из роты покойного Шинкарева по приказанию начальника 14-й Сибирской дивизии генерал-лейтенанта К. Р. Довбор-Мусницкого 25 ноября 1916 года без суда и следствия были расстреляны тринадцать солдат. На рапорте генерал-лейтенанта о случившемся царь Николай II написал:
Москвин же оправился от ран и после допроса в следственной комиссии вернулся в свой полк, но только во второй батальон, где в первый же день по прибытии один старый солдат-сибиряк сказал ему:
— Знаем тебя. Колокольчик твой громче тобольских колоколов громыхнул.
I
У хорошо знакомой двери Николай Радченко стоял долго, не решаясь протянуть к звонку тяжелую руку. Когда карабинным затвором клацнул замок, лоб Николая покрылся холодной испариной, но перед матерью друга он предстал все тем же сосредоточенным, уверенным в себе человеком. С тех пор, как Нина Петровна стала пускать его в дом — это случилось полтора года назад, — лейтенант Николай Радченко бывал здесь каждые две недели, общаясь с Сергеем, ее сыном, как с самым что ни на есть здоровым парнем и старым товарищем.
— Давно тебя в милицейской форме не видел. — Ухватившись руками за подлокотники кресла, Сергей напружинился и, подрагивая всем телом, поднялся.
— Вы куда поедете, чтоб я знала? — привычно-обеспокоенно спросила Нина Петровна и сама же ответила: — На озеро? Только долго не засиживайтесь. Обещали грозу.
Сергей криво усмехнулся на ее заботу, сделал первый неуверенный шаг. Лейтенант шагнул навстречу, но друг бросил:
— Нет! Нет!
«Он стал говорить, как глухой — жестко и громко», — думал Радченко. Сергей шел мимо него, раскачиваясь, широко расставляя руки, будто балансировал на цирковой проволоке.
— Ты стал лучше ходить, — соврал Николай.
— Чего трепаться-то! — глядя в пол, подтаскивая почти не гнущиеся в коленях, словно закованные в гипс ноги, вздохнул друг. По его усталому, незагорелому сухому лицу блуждала не то ухмылка, не то гримаса недоверия и боли.
— Никола прав. Ты окреп, — провожая сына до двери, говорила Нина Петровна. — Но я хочу пожаловаться — ты не любишь ходить. Прирос к телевизору, за уши не оттянешь, а позавчера в газете писали, один альпинист тоже поломал спину, но проявил волю, тренировался, снова вернулся к работе, даже женился.
