У Ивана путалось сознание. Его мозг оказался в состоянии дежавю. Он был уверен, что сие с ним уже когда-то происходило. Что его небритая щека уже была поджарена в другой реальности.
Из раны сочилась кровь. Она казалась жидкой и недостаточно красной. Или она так на ладони его смотрелась? Увидев свои окровавленные пальцы, он понял, что зрение вернулось. Но вернулось оно каким-то странным, словно к глазам приставили бинокль удаляющей стороной.
Ивана вырвало. Он поглядел на отторженную жидкость, но антиматерии в ней не обнаружил. Или его новое качество зрения не позволяло обнаружить искомое.
Для чего-то все это нужно! — спросил себя Иван.
Ему стало так плохо, что он свернулся калачиком и вновь прислонился спиной к батарее. На сей раз он не чувствовал ни ее жара, ни запаха гриле-ванной человечины. Его огромные стальные мышцы сотрясал озноб. Иван глядел, как по коже руки бегут мурашки. Их забег был столь медленным, такими бледными представлялись бегуны, что у больного сия картина вызывала удивление.
Щурясь, он продолжал наблюдать за забегом, став болельщиком самой бледной мурашки.
— Давай! — подбадривал он фаворитку шепотом запекшихся губ. — Не подведи, девочка!..
Его вновь стошнило. Зеленое месиво вылилось на забег мурашек.
— До Нового года осталось двенадцать дней! — возвестило соседское радио.
Иван не смог посчитать, сколько дней у него забрала антиматерия. Он не ел, не пил, не существовал… Его тело решительно направлялось к смерти, а колония муравьев, живущая под шкафом, терпеливо ждала окончательного перехода вещества из физического состояние в органическое…
А потом пришла она.
Высокая, с крупными чертами лица.
Она не закричала, увидев его, почти сгнившего, воняющего сгоревшим стейком и многодневными испражнениями. Она подошла вплотную, взяла Ивана за ступни ног и оттащила от батареи.
Он открыл глаза и сквозь перевернутый бинокль смотрел на нее.
— С Новым годом! — поздравила и взмахнула копной каштановых волос. — Ты чем-нибудь здесь питался?
От вопроса женщины его вывернуло пустотой.
— Я так и знала.
Она прошла в ванную и пустила струю воды.
Сумка, принесенная ею, была полна всем необходимым для восстановления его жизни.
Она поставила на огонь сковороду с толстым дном, вытащила из пакета куски мяса и бросила их жарить.
Иван учуял запах баранины, и желудок его вывернулся вакуумом.
Она очищала и дезинфицировала его лицо тампоном, смоченным перекисью водорода, заливала загнившие раны йодом.
— У тебя будет красивый шрам!
Он почти не различал ее. Так, лишь силуэт в полумертвых глазах перемещался. Зато запах ее кожи ласкал ноздри. Значит, был жив.
— Ты? — спросил.
— Я, — ответила.
— Настя?
— Как хочешь…
Его тело было иссушено. Потерявшее шестьдесят процентов веса, оно походило скорее на древние мощи, чем на тело живого человека. Поэтому она без труда подняла Ивана на руки и отнесла в ванную. Положила в теплую воду и придерживала за голову, как будто младенца купала.
— Ты не умрешь, — приговаривала.
— Настя? — шептал он, чувствуя, как сухая, почти бумажная кожа втягивает влагу магистральной воды.
— Как хочешь, — повторила. — Могу быть Машей.
— Это холодная вода или горячая? — спросил.
— Значит, не чувствуешь…
— Нет. Почти ничего не вижу и плохо слышу…
— Все равно не умрешь.
Она сунула руку под воду, и ее длинные пальцы дотронулись до его интимного места. Пальчики провели некоторые манипуляции и вернулись восвояси, не сумев оживить узбекский меч доблести.
Он закашлялся.
Она попросила его сдержаться и не тошнить в ванну.
— А может, и не выживешь, — добавила.
— Антиматерия во мне, — прошептал Иван и ухватился за край ванны. — Я проглотил ее. — Ногти на его пальцах отросли кривыми и желтыми.
Неожиданно она склонилась и поцеловала его руку.
— Я люблю тебя!
— Постарайся в этот раз! — попросил он.
— Конечно.
Она вернулась с кухни, принеся обычные миски с привычной едой. Засовывала в его полумертвый рот крошечные кусочки, улыбнулась, когда он первый раз сглотнул.
— Нет, не умрешь…
Накормив, разделась и пришла к нему. Великолепная, полная сил и красоты, она казалась ему смертью, пришедшей таким прекрасным образом за его душой.
