Ослепший и скоро уже лишенный сил подниматься с постели, он несколько месяцев терпеливо ждал смерти, ни на что не жалуясь и погруженный в свой внутренний мир. Думаю, что он молился и готовился к переходу в иную жизнь. О делах внешних, политических и т. п., он уже не заботился. Немного и распоряжений оставил он сестре. У него нечем было «распоряжаться* и из близких людей оставалась уже на свете одна-единственная Ольга. Ее он много раз благодарил за ухаживание и говорил, как он счастлив, что умирает на ее руках. Ни страха перед смертью, ни сожаления о жизни нс было уже у умирающего могикана старой России. Он был совершенно спокоен, да и физически не страдал. Сознание его не оставляло, но он, по-видимому, уже видел что-то «потустороннее». Ольга Алексеевна передавала мне один случай, ее удививший.
«Ольга, Ольга, — позвал ее умирающий, — что это такое?»
«Что такое?»— спросила она.
«Да голубь… Вот он спустился. Неужто ты не видишь?»
Никакого голубя не видела она, и его не было в комнате, а если бы и был, то как бы его мог увидеть слепой? А он все повторял:
«Да посмотри же, Вот спускается голубь…»
— Не правда ли, странно? — спрашивала меня Ольга Алексеевна, передавая этот случай. — Что бы это могло быть?
Я, разумеется, не знаю и не знал. Это не был бред, потому что Александр Алексеевич оставался в сознании. Какое-то внутреннее созерцание умирающего, непонятное для окружающих.
Вспоминая об А. А. Кирееве («Последний могикан»), я сказал несколько слов о его племяннике, Александре Ивановиче Новикове>1. Но это был такой типично русский образчик времен ликвидации старого строя, что о нем стоит сказать несколько подробнее.
Во Франции я впервые услыхал от медиков выражение les nerfs russes — в смысле больных, возбужденных нервов — и только тогда подумал, до какой действительно степени русские нервы ненормально возбуждены и в какой резкой противоположности с нервами отцов. Вот хотя бы этот Александр Иванович: что-то феноменально неврастеничное. И откуда взялось? Отец его, Иван Петрович, был, насколько знаю, типичный чиновник, без всяких порывов и увлечений. Мать, Ольга Алексеевна, — конечно, очень живого характера и увлекающаяся по темпераменту, но вполне здоровая, жизнерадостная, с ясными целями жизни. Сын вышел каким-то психопатом.
Физически это был очень крепкий, здоровый человек, высокий, плечистый, румяный. Воспитание получил в Катковском лицее, где старались развивать гармонически все способности: тут была и гимнастика, и музыка, и классическая система образования. Способности у Александра Ивановича были замечательные и самые разносторонние. Он вышел очень образованным человеком, много знал, много читал. В довершение всего он был в высшей степени честным, благородным, проникнутым сознанием своей обязанности служить на пользу людям. И изо всего этого получилась жизнь, которая разрушала все, к чему он прикасался, и ничего не создала, по крайней мере, ничего такого, что было нужно кому-нибудь. Что он ни начинал, он доводил до абсурда, а потом бросал, чтобы начать нечто новое, доводимое до таких же абсурдов. Получалась какая-то полная фантастичность и дисгармоничность.
Я с ним познакомился в начале 90-х годов и был у него в имении Новая Александровка Тамбовской губернии. Это было родовое имение Новиковых. Александр Иванович получил огромное наследство: большой денежный капитал, это имение с барской усадьбой и восемьсот десятин превосходной черноземной земли. В это время он был человеком религиозным и консервативным. Он считал, что дворянское сословие должно быть заботливым опекуном крестьянства, и потому-то поступил на службу земским начальником. В этом положении богатого помещика и земского начальника я его и застал.
Незадолго перед тем его постигло большое несчастье, которое, может быть, несколько объясняет его психику. Он был женат на женщине, которую страстно любил. Вероятно, для нее и для будущей семьи своей он и устраивал гнездо в Новой Александровке. Но жена разлюбила его, а может быть, влюбилась в другого, за которого потом и вышла замуж. Как бы то ни было, она потребовала развода, и Новиков не только дал, но
