движения все из буржуазии. «Социальное творчество, — говорил он, — совершается не рабочими, а той же буржуазией, против которой они борются. Это очень опасное для рабочих обстоятельство». Не знаю, что на это сказать. Я слишком недостаточно знаком с французской рабочей средой. Во всяком случае, в Парижской Коммуне в числе правящих были и настоящие рабочие, как, например, Варлен, расстрелянный при усмирении, или Камелина, при мне избранный в палату депутатов.
В отношении же самосознания настоящего пролетария-социалиста мне, и очень неприятно, бросалось в глаза не какое-нибудь преклонение перед буржуа, а, наоборот, преднамеренные высокомерие и грубость. Я, носивший хотя и весьма не блестящий, но все же буржуазный костюм, скоро даже потерял охоту заговаривать с рабочими в блузах. Спросишь дорогу — он полуотвернется и с особым пренебрежением процедит: «Я вас не понимаю». Одному я едва успел сказать: «Мсье, не подскажете…» — как он резко и грубо прервал меня: «Я не знаю Парижа!» Конечно, это не поголовно, но достаточно часто, чтобы пропало желание первому начинать разговор. Сколько помню, любезными оказывались постоянно или ремесленники, или те, которые знали, что я эмигрант.
Настроение массы рабочих в общем было весьма революционное. Это, конечно, зависело и от их действительно тяжелого, а главное — необеспеченного положения. Сколько раз мне приходилось встречать безработных. Сидит где-нибудь в парке на скамейке, греется на солнышке. Думаешь, что гуляет. Подсядешь, и вдруг сам заговорит: «Ну сколько же еще ходить без работы!» — и расскажет, чтобы облегчить душу, как он целые дни шляется в розысках работы. В этих случаях рабочему приходится, понятно, проедать сбережения из судосберегательной кассы, которые все имеют. В Париже (как и везде — конечно, в меньшей мере) всегда есть так называемая chômage normale (плановая безработица), в известные сезоны на разные виды рабочих. Каждый заранее знает, что в таком-то месяце у него будет chômage, и припасает на это время сбережения в период оживленной работы. Но при мне был и острый период стихийной безработицы вследствие условий международного рынка. Это было тяжелое время. Рассказывали, что рабочие иногда падали на улице полумертвые от голода.
— Что же делают в таких случаях? — спросил я.
— А его отнесут в аптеку, там дадут чего-нибудь возбуждающего силы…
— И только?
— Нет, публика на улице обыкновенно делает какую-нибудь складчину для него.
Республика в то время еще не дошла до заботы о рабочем и в этом отношении была гораздо ниже империи. Помню, один очень пожилой рабочий, совсем не социалист, горько жаловался мне на полное безучастие республики к рабочему классу. «Увидите, Франция плохо кончит», — повторял он.
Рабочие были недовольны и настроены очень революционно. Я не хочу сказать, чтобы средний уровень их жизни был низок. Напротив. Но у французского рабочего и потребности очень развиты. Я много бывал по разным «горготкам» и рабочим ресторанам. Из какой бы дряни ни готовилась пища, но она вкусна и разнообразна. Утром, идя на работу, рабочий выпивает огромную чашку, скорее супник, кофе со сливками с большим количеством белого хлеба. За обедом у него три блюда, считая десерт, по большей части какой-нибудь сыр, и он выпивает целую бутылку вина. Положим, вино дрянь, поддельное, так называемое «синее». Но кое-где кормят очень хорошо. На площадке бульвара Сен-Мишель я, при деньгах, заходил в ресторан, в котором обычно собирались извозчики. Там провизия была прекрасная, свежая, большие порции.
Конечно, извозчики — очень привилегированный слой, с высокими заработками. Но рабочий, со своими развитыми потребностями, вообще имеет меньше, чем желает, часто ничего не имеет, часто совсем голодает; будущее же, с потерей трудоспособности, смотрит на него мрачно. И он проникается революционным настроением, даже если он не социалист.
Что касается социалистов — они были принципиальные революционеры. И в то время не было мысли о попытке социального переворота в близком будущем. У интеллигентных социалистов почему-то была уверенность, что сначала должны очутиться у власти крайние радикалы, которые своей деятельностью подготовят почву для выступления социалистов. «Это не наши люди», — говорили они, когда происходили перемены кабинетов и президентов. Но социалисты готовились, силы организовывались и упражнялись то на выборах, то в разных демонстрациях, то на стачках.
