После этого прошло несколько лет. Я уже был в России, как вдруг в газетах появилось известие, что в Париже захвачена мастерская ручных динамитных бомб и целая группа русских эмигрантов, в ней работавших. Их судили во Франции, и на суде обнаружилось, что в этом деле роль шпиона-провокатора играл Геккельман, который, конечно, скрылся и на суд не попал. Имени Баха при этом совсем не упоминалось.
По делу о динамитной мастерской главной жертвой Гсккельмана был некто Лаврениус. Он был судим в 1881 году в Курске вместе с кружком, которым он руководил. Никаких важных преступлений он не совершил и был сослан на поселение. Через несколько лет Лаврениус подал прошение о помиловании и о разрешении выехать за границу для какого-то специального обучения, причем давал «честное слово русского дворянина», что отрешился от своих политических заблуждений, и обещал впредь верно служить Государю. Это неслыханное в летописях революции «честное слово русского дворянина», говорят, произвело впечатление на Императора Александра III, и ходатайство было удовлетворено. Лаврениус уехал за границу и жил там сначала смирно. У него было в Курской губернии имение, которое он ликвидировал и перевел деньги за границу. Когда он закончил эту операцию, он каким-то образом сошелся с Геккельманом (вероятно, тот сам его отыскал), и у них явился план изготовлять динамитные бомбы, которые предназначались для перевозки в Россию. Русская полиция знала весь ход дела и могла уничтожить мастерскую в зародыше, но, как водится у провокаторов, ждала, чтобы предприятие созрело, и потребовала у французского правительства захватить мастерскую только тогда, когда было изготовлено порядочное количество бомб, кажется штук десять-двенадцать. Полиция даже чуть не опоздала — и, говорят, очень тревожилась тем, что одна бомба куда-то исчезла. Возникало опасение, не отправлена ли она в Россию без ведома Геккельмана.
Лаврениуса и его компанию французский суд судил. Ни имен подсудимых, ни приговора я не знаю. Имени Баха в связи с этим делом я не слыхал, да и вообще ничего о нем не знаю со времени моего отъезда в Россию в 1888 году. Что касается Геккельмана, он через несколько времени вынырнул в Бельгии в качестве русского полицейского чина под именем Ландезена и тоже там что-то напутал, а затем снова скрылся, и я уже больше ничего нс слыхал о нем.
И вот когда обнаружилась провокаторская роль Геккельмана, предо мной встал вопрос: что же такое Бах? Был ли он обманут Геккельманом, был ли его соучастником? Но роль Геккельмана, так ловко дурачившего всех, даже меня, раскрылась очень нескоро, в самом конце 80-х годов. Во все время моего пребывания за границей он оставался вне всяких подозрений. О Бахе, конечно, и говорить нечего. И в настоящее время одно из самых горячих моих пожеланий состоит в том, чтобы мне можно было убедиться в его политической честности. Но теперь едва ли найдется кто-нибудь, способный это разъяснить, если только нет каких-нибудь сведений у всезнающего Бурцева,
XII
Rue de la Glacière — одна из самых захудалых, старых парижских улиц, узкая, кривая, грязная, дома на ней древней постройки, но нескладные, неживописные, грязные, давно не ремонтированные. На всей улице вряд ли живет хоть одна зажиточная семья, и всюду ютится беднота. Не увидишь тут магазинов, а если попадется где-нибудь лавочка, то тоже бедная, грязная, некрасивая… Наша авеню Рэй, хотя наполовину пустая, — улица будущего, проведена по струнке, широкая, дома новой конструкции. А на Гласьеру словно сама судьба махнула рукой: не стоит с ней возиться, пускай догнивает свой век как знает.
Вот тут-то по узенькой, крутой каменной лестнице была тесная, грязная и темная квартира в две маленькие комнаты с крошечной кухонькой. В первой комнате у маленького почерневшего камина, в котором еле теплится несколько горстей кокса, сидит сгорбившись худощавый молодой блондин и что-то усердно копается в своих рваных ботинках.
— Здравствуйте, Эспер Александрович, — говорю ему. — Как поживаете? Работаете? Бог помощь…
Он вскакивает, весь обшарпанный, одна нога в рваном ботинке, другая босиком. Он держит ботинок от нее в руке и изящнейшим образом раскланивается:
