В 80-х юлах наши города были сравнительно с нынешними очень малолюдны. Один Петербург перевалил за полмиллиона жителей. В Москве было только 350 000 человек. На Волге только Саратов был многолюднее Казани (80 000 против 63 000). Но по одному числу жителей нельзя измерять значение города. Казань была центром большой торговли. Ее промышленность давно установилась прочно. В ней было два высших учебных заведения — университет и духовная академия, оба старые, богато снабженные, с огромными библиотеками, уже занимавшие видное место в русской науке. Казанский кремль — один из замечательнейших в России. Улицы были прекрасно обстроены домами в два и три этажа. Город был очень оживлен, и его прекрасные магазины показывали большое количество зажиточного населения. Вообще, в Казани сразу чувствовалась столица обширного края, и столица совсем не татарская. Хотя и для татар это была столица, но общий тон в жизни города был русский. Татары жили в особой части города, где и находились их мечети и училища.
В Казани мы прожили довольно долго, не упомню сколько. Дальше мне уже некуда было ехать, и требовалось только пережить достаточно времени, чтобы московская полиция совершенно потеряла мой след и привыкла к мысли, что меня искать негде и нужно спокойно ждать, пока я сам вынырну из своего неведомого убежища в сферу поднадзорного радикализма.
Поселились мы в меблированных комнатах, чистеньких и тихих, содержимых каким-то задумчивым поляком, вероятно из ссыльных. Жили мы вполне уединенно, избегая всяких знакомств. Жена занималась домашним хозяйством. Я — своим сочинением об инородцах, много писал дома, ходил в библиотеки, читал, делал выписки, сделал даже визиты двум, кажется, профессорам, прося у них указаний по моему предмету. Впрочем, в университетские сферы я появлялся с большой оглядкой, боясь, как бы не наткнуться на каких-нибудь петербургских или московских знакомых. Это опасение было моим вечным memento mon. В общем, однако, я усердно играл свою роль, и мои записки о поволжских инородцах разрастались в довольно интересное сочинение. Правда, это была работа чисто кабинетная, которую с одинаковым удобством можно было делать и не на Волге, а на Неве или Москве-реке. Но тем, с которыми приходилось говорить по этому предмету, я объяснял, что готовлюсь на весну к поездкам в разные места казанского края и пока вырабатываю себе программы и маршруты.
В свободное время мы много гуляли с женой, осматривали казанские достопримечательности, заходили на озеро Кабан, где ка-20* заниы бегали на коньках, и т. п. В общей сложности наша жизнь была, конечно, однообразна и доюльно скучна. Но уединение — это великий ресурс для внутренней жизни, и пребывание в казанском одиночестве имело для меня в этом отношении огромное значение. Я много думал о прошлой деятельности, на все стороны ее обсуждал, размышлял, что делать теперь и в будущем. Эта внутренняя работа так поглощала меня, что меня даже не тянуло выйти из своего существования, изолированного от всего света.
Я не скажу, чтобы во мне происходил какой-нибудь ясный кризис, но мной овладевало все более полное недоумение перед своей жизнью.
Вот я отсижусь сколько нужно в Казани и возвращусь к политическим единомышленникам, к прежней революционной деятельности… Но зачем, собственно, я поеду, и какой смысл в том, что я начну делать? Переживая внутренне прошлое, думая о настоящем, я сознавал с поразительной отчетливостью, что возобновить прежнюю деятельность нельзя, что попытки к этому абсурдны и смешны. Говорить о государственном перевороте силами тех мальчишек и девчонок, которые теперь составляли девять десятых революционной среды, — это была бы фраза просто бессовестная для меня, уже пожившего, научившегося взвешивать истинную цену тех сил, которые были теперь к услугам революционного заговора. Я называю их мальчишками и девчонками, разумея не возраст их. Бывают мальчишки и девчонки, способные на чудеса. Но на это нужен темперамент, горячее, страстное желание, неодолимая ненависть, вера, двигающая горами. Эти же мальчишки и девчонки были революционно несовершеннолетни по самому удельному весу своему и никогда не могли вырасти. Оперируя с ними, немногие «недобитки» старых времен осуждены лишь на то, чтобы питать полицию с ее шпионами, доставлять им награды за раскрытие заговоров.
