1. Виктор Хренов угощает коньяком. – Что делать с трупом? "Везти в Москву!" – воскликнул Альфа
Баламут и Альфа устроились на верхней полке, а Бельмондо занял нижнее место, так как четвертым пассажиром в купе была молодая, еще совсем не противная женщина. Ребята уже подумывали о внесении определенного разнообразия в шестидневное путешествие, но на первой же большой станции женщина неожиданно сошла с поезда.
Ее место занял общительный коренастый крепыш с обширной пушистой лысиной на затылке.
Он назвался Хреновым Виктором Тимофеевичем, частным предпринимателем "с ограниченной, очень ограниченной, ха-ха, ответственностью", тут же достал из объемистого портфеля бутылку армянского коньяка, копченую колбасу и, естественно, жареную курицу. Посмотрев на все это, Альфа предложил перейти в вагон-ресторан, но новенький бурно запротестовал.
– В купе – это самое то! Полный интим и никакого вмешательства. А в ресторане посидеть мы еще успеем.
И начал раскупоривать бутылку. Пили они до глубокой ночи, а точнее – до самого утра. Хренов совсем не пьянел и доставал из своего необъятного портфеля бутылку за бутылкой. Виночерпием с самого начала пьянки вызвался быть Альфа.
Когда Бельмондо с Баламутом уже двоились в глазах друг у друга, Альфа с Хреновым повздорили – Тимофеич сам хотел разлить последнюю бутылку. Ссора кончилась тем, что вспыльчивый араб резким ударом разбил ее о голову несговорчивого попутчика. Коля на это пьяно захихикал, а Бельмондо, икая, похвалил явно расстроенного Альфу:
– Мо... молодец, ик! Меня самого, ик, давно подмывало, ик, его долбануть, ик, чем-нибудь тяжелым... Опасный он, ик, я сразу почувствовал....
Зря, ик, ты только, ик, бутылку, ик, полную, ик, разбил... Я тебе, ик, этого никогда, ик, не прощу, ик... – сказал он, размазывая по лицу внезапно навернувшиеся слезы...
– У меня в голове чей-то голос сказал:
"Бей!" – и я ударил, – едва ворочая языком, пробормотал в ответ Альфа. – Он, гад, отравить нас хотел. Я да-а-вно заметил и следил за ним тихонечко. Из всех бутылок пил, а из последней отказался. Ой, братцы, что-то я держался, держался, а сейчас сам себе двоюсь...
И, пощупав пульс у Хренова, сочувственно вздохнул:
– Умер, собака...
Бельмондо, продолжая часто икать, обыскал мертвеца и в бумажнике нашел российский паспорт. Раскрыв его, увидел фотографию неожиданно сошедшей попутчицы. Под ней чернели пятна крови...
Отобрав у него бумажник, Аль-Фатех распотрошил его и, с трудом справляясь с непослушными веками и разбегавшимися глазами, стал просматривать документы.
– Давайте, любимые мои, вы-выпьем за...за мой, – начал он, закончив с документами.
– За твой? Чего твой? – рассердился Баламут. – Ты эти свои семитские штучки брось! У нас в России не принято пить за половые органы, какими бы выдающимися они ни были. У нас в России принято целоваться! Давай, Альфочка, поцелуемся.
– Да не-е-т, дурачо-о-к! – слюняво облобызав Колю, сказал Альфа нараспев (его одолел сон). – Я не о свое-е-м пенисе говорил. Давайте "вы-ыпьем за мой внутренний голос. Предста-а-ляете, два-а паспорта у этого пьяницы оказались. Один Хре-е-новский, другой – иностра-а-нный. С визами Ира-а-ка... Афга-а-нистана... Пакиста-ана... И фами-и-лию его я знаю. Это племя-я-нник моего любимого Али-Бабы. Рабо-о-тал в иракской контрразведке, пока не исче-е-з куда-то. Отец у него ру-у-сский, поэтому на ара-а-ба не похож.
– Ты хо... хочешь сказать, что за нами охотятся? – проговорил Баламут, пытаясь сфокусировать глаза хоть на ком-нибудь из друзей. – Признавайся давай, пьянь болотная!
– Да, охотятся. И судя по всему – о-очень обстоятельно, если даже в Дальнереченске у них человек был, – ответил Аль-Фатех и сразу же отключился.
