— Я не могу!
— Ты должен! Это все, что у нас есть. Я знаю! В библиотеке! Ведьма сбежала, Бог мой, как она удирала! А потом, я же застрелил ее с помощью смеха. Всего лишь улыбка, Уилли, ночное отродье не выносит ее. Потому что в ней — солнце. Мы не сможем победить их, если будем печальными, Уилл!
— Но…
— Черт возьми! Ты видел зеркала! Эти зеркала наполовину затолкали меня в могилу. Они показали мне меня старой развалиной. Они ругали меня! Они до того запугали мисс Фоли, что она примкнула к их великому походу в никуда, присоединилась к дуракам, которые хотели овладеть всем! Это самое идиотское желание: овладеть всем! Бедные проклятые глупцы. Их заманило ничто, они словно собака, которая уронив кость, бросается за отражением кости в пруду. Уилл, ты видишь: каждое из зеркал повалилось. Как ледяная глыба в оттепель. Без камня, без ружья или ножа только от моих зубов, открытых в улыбке, от моего горла, языка и легких, издавших звуки смеха, я расстрелял эти зеркала просто смехом! Я уничтожил десять миллионов испуганных глупцов и дал возможность настоящему человеку встать на ноги! Стой на своих ногах, Уилл!
— Но Джим… — запинаясь, произнес Уилл.
— Полужив, полумертв. Джим и был таким. Искушенный злом. Теперь он зашел слишком далеко и, может быть, его не вернуть. Но он ведь боролся, чтобы спасти себя, правильно? Протянул тебе руку, чтобы упасть, освободиться от дьявольской машины, разве не так? Поэтому мы закончим эту борьбу за него. Давай, двигай!
Уилл натужно дернулся, потянулся, пошел.
— Беги!
Уилл снова засопел, сдерживая слезы. Папа дал ему пощечину. Слезинки метеорами слетели со щек.
— А ну, пляши! Прыгай! Кричи!
Он подтолкнул Уилла, зашаркал рядом с ним, потом с силой сунул руку в карман, так, что лопнула подкладка, вывернул его наружу и выхватил что-то блестящее, серебристое.
Это была губная гармошка.
Папа выдул аккорд.
Уилл встал, опять уставившись на Джима.
Папа отвесил ему оплеуху.
— Не смотри! Беги!
Уилл пробежал пару шагов.
Папа выдул другой аккорд, дернул Уилла за локоть, потом схватил и подбросил его руки.
— Пой!
— Что?
— Да Господи, что угодно!
Гармоника, фальшивя, заиграла «Лебединую реку».
— Папа, — Уилл едва тащился, опустив голову, и добавил, — это ж глупо!
— Конечно! Мы и хотим этого! Глупый человек! Глупая гармоника! Фальшивая мелодия!
Папа радостно закричал. Он кружился как танцующий журавль. Но он еще не мог стать совсем простым и глупым. Он лишь хотел нашуметь, хотел нарушить тишину.
— Уилл, — крикнул он, — а ну-ка, погромче, посмешней! Проклятье ада! Не давай им пить твои слезы, а то они захотят еще! Уилл! Не отдавай им свой плач, ведь они вывернут его наизнанку и сделают своей улыбкой! Будь я проклят, если смерть наденет мою печаль как свой праздничный наряд. Не корми их печалью, Уилл, расслабься! Дыши глубже! Дуй!
Он схватил Уилла за волосы и тряхнул его голову.
— Ничего… смешного… — вяло отозвался Уилл.
— Ишь ты! А разве это не смешно! Я! Ты! Джим! Все мы! Настоящие снайперы смеха! Смотри!
И Чарльз Хэлоуэй провел рукой по лицу, захлопал глазами, прижал нос, подпрыгнул как шимпанзе, завальсировал с ветерком, выбил в пыли чечетку, закинув голову, словно собирался лаять на луну, подхватил Уилла и потащил за собой.
— Смерть просто смешна, будь она проклята, Господи! Наклонись и — раз, два, три, Уилл. Легче шаг. Начнем с «Лебединой реки», а следующее что, Уилл?.. Дальше, дальше отсюда! Уилл, подай свой божественный голос. Скачи, парень!
Уилл подскакивал, приседал, его щеки разгорелись, горло очистилось, словно он съел лимон. Он почувствовал, что грудь распирает, будто в ней воздушный шар.
Папа подул в свою серебряную гармонику.
— Это где же старики… — затянул Уилл.
— Остановись! — заорал отец.
Слышалось лишь шарканье ног, прихлопывания, подпрыгивания, подталкивания.
А Джим? Джим был забыт.
Папа принялся щекотать Уилла между ребер.
— Эту песню поют леди из Камптоуна!
— Дуу-да! — закричал Уилл. — Дуу-да! — Теперь получилось уже с мелодией. Воздушный шар в груда вырос, в горле запершило.
— Трек в Камптоуне — пять миль!
— О дуу-да!
Они изобразили менуэт.
И тут
