Он ударил правой ногой по нижней полке стеллажа.
Он поставил правую ногу на полку, встал на нее и поболтал левой ногой в воздухе.
— Там.
Его левая нога утвердилась на второй полке. Он постоял, потом его правая, растолкав книги, пробила дыру на третьей полке, и так он лез все выше и выше, на четвертую полку, на пятую, шестую, ощупывая темные библиотечные небеса, сжимая руками полки, и снова карабкался выше, чтобы перелистать вечную темноту и найти на ее страницах мальчишек, словно они — библиотечные штампы на книгах.
Его правая рука, великолепный тарантул, украшенный венком роз, сбила книгу о гобеленах Байе, которая закувыркалась, падая в черную бездну. Казалось, прошел век, прежде чем гобелены обвалом золота, серебра и небесно-голубых нитей ударились об пол, превратившись в руины красоты.
Его левая рука дотянулась до девятой полки и он, задыхаясь и ворча, обнаружил, что книг там нет, полка пуста.
— Мальчики, вы здесь, на Эвересте?
Молчание. Лишь слабое рыдание, уже ближе.
— Тепло? Теплее? Еще теплее?
Глаза Разрисованного Человека оказались на уровне одиннадцатой полки.
В трех дюймах, лицом вниз, словно труп, лежал Джим Вайтшейд.
Полкой выше в черной катакомбе лежал залитый слезами Уильям Хэлоуэй.
— Вот и хорошо, — сказал мистер Дак.
Он протянул руку, потрепал Уилла по голове:
— Привет.
43
Уиллу показалось, что ладонь руки, медленно поднимавшаяся вверх, была похожа на восходящую луну.
На ней красовался его собственный портрет, сделанный синей тушью и огненно светившийся во тьме.
Джим тоже увидел руку возле своего лица.
Его портрет смотрел на него с ладони.
Рука с портретом Уилла сграбастала Уилла.
Рука с портретом Джима сграбастала Джима.
Крики и визги в темноте.
Разрисованный Человек напрягся. Изогнувшись, он не то спрыгнул, не то упал на пол.
Пинаясь ногами и крича, ребята полетели вместе с ним. Как ни странно, они приземлились на ноги, но не удержались, опрокинулись, и мистер Дак, зажавший в кулаках их рубашки, снова поставил их как надо.
— Джим! — сказал он. — Уилл! Что вы делали там, наверху? Надеюсь, не читали?
— Папа!
— Мистер Хэлоуэй!
Отец Уилла выступил из темноты.
Разрисованный Человек поставил мальчиков рядом и мягко обнял их одной рукой, затем пристально, с вежливым любопытством взглянул на Чарльза Хэлоуэя и потянулся к нему.
Папа Уилла успел ударить его, прежде чем тот схватил и стиснул его левую руку. Мальчики увидели, как Чарльз Хэлоуэй, задыхаясь, упал на колено.
Мистер Дак медленно сдавливал его левую руку и одновременно сжимал мальчиков другой рукой так, что у них затрещали ребра и перехватило дыхание.
Огненные круги, словно огромные отпечатки пальцев, поплыли в глазах Уилла.
Отец Уилла со стоном упал на оба колена, продолжая молотить Дака правой рукой.
— Будь ты проклят!
— Но, — тихо сказал владелец карнавала, — я уже…
— Будь ты проклят, будь ты проклят!
— Не слова, старик, — сказал мистер Дак, — не слова, книжные или собственные, но реальные мысли, реальные действия, быстрая мысль, быстрое действие — вот что побеждает. Вот что!
Он в последний раз со всей силой сжал руку.
Мальчики услышали, как хрустнули кости, и Чарльз Хэлоуэй, вскрикнув, потерял сознание.
Двигаясь, словно в мрачном танце, Разрисованный Человек тащил за собой мальчиков, сбивая на ходу попавшие под руку книги.
Чувствуя, как пролетают мимо стены, книги, полы, Уилл сжимался в комок и ловил себя на глупой мысли: почему, думалось ему, почему от мистера Дака пахнет… паром органа-каллиопы!..
Неожиданно оба мальчика упали. Но прежде чем они могли пошевелиться или вздохнуть, их схватили за волосы, встряхнули как марионеток и повернули лицами к окну, выходившему на улицу.
— Мальчики, вы читали Диккенса? — шепотом спросил мистер Дак. — Критики ругают его за случайные стечения обстоятельств, которыми полны его романы. Но мы-то знаем — жизнь вся состоит из случайных совпадений, не правда ли? В ней хлопья счастья вьются в вихре смерти, ведь счастье — это блохи, прыгающие с убитого быка. Смотрите!
Мальчики скорчились от боли в железной хватке голодных древних ящеров и ощетинившихся обезьян.
Уилл не знал, разрыдаться ли от радости или от отчаяния.
