— Я так, из любопытства.
— Да уж, — громыхнул дед, нахмурив брови. — Помнишь тот день, когда на станции погибла молодая женщина? Ты подошел как ни в чем ни бывало и стал глазеть на нее, а там кровь… — Дед хмыкнул. — Ну и тип же ты! Таким и оставайся. Ничего и никогда не бойся в жизни. Это ты, наверное, в отца пошел. Они, военные, такой народ, а ты был с ним, пока в прошлом году не переехал к нам жить.
Долгая пауза.
— Деда…
— Что?
— Вот если у человека нет сердца или легких, или, там, желудка, а он все равно ходит себе, живет? Это как?
— Это было бы чудо, — сказал дед громоподобным голосом.
— Я не про чудо, а… вот если бы у него внутри все было по-другому, ну не так как у нас с тобой?
— Какой же он тогда человек?
— Да, пожалуй, не человек. А у тебя, дедушка, есть сердце и легкие?
— Сказать по правде, не з н а ю. Не видел ни разу. В жизни к врачам не ходил, рентгенов не делал. Так что, кто меня знает, а вдруг я внутри сплошной, как картошка.
— А у меня есть желудок?
— Еще бы! Как не быть! — воскликнула бабушка, стоя в дверях гостиной. — Я же этот желудок кормлю! И легкие у тебя есть, орешь так, что мертвый проснется. И руки у тебя грязные, марш мыться. Ужин готов. Дед, за стол. Дуглас, давай пошевеливайся.
В толчее постояльцев, спускавшихся к ужину, дед, если у него и возникло намерение продолжить странный разговор, возможность эту упустил. Задержись ужин хоть на минуту, ни бабушка, ни картошка этого бы не перенесли.
За столом весело болтали постояльцы. Один только мистер Коберман сидел молчаливый и угрюмый. Но вот дедушка откашлялся, и за столом воцарилась тишина. Он поговорил пару минут о политике, а затем сменил тему, и разговор зашел о странных смертельных случаях, что произошли недавно в городе.
— Этого достаточно, чтобы заставить старого редактора газеты держать ушки на макушке, — сказал дедушка, обводя всех взглядом. — Вот взять хотя бы молоденькую мисс Ларсон, что жила по ту сторону оврага. Три дня назад ее нашли мертвой, и непонятно от чего. Только все ее тело было разрисовано какими-то диковинными татуировками. А выражение на лице застыло такое, что и сам Данте содрогнулся бы. А та молодая женщина, как ее звали? Уайтли? Она так и не вернулась домой.
— Такие вещи происходят сплошь и рядом, — сказал мистер Бритц, механик из гаража, пережевывая что-то. — Вы заглядывали когда-нибудь в Бюро по розыску без вести пропавших? У них там вот такой список исчезнувших людей. — И показал какой. — Кто скажет, что с ними со всеми стряслось?
— Кому еще добавки? — спросила бабушка.
Дуглас смотрел и думал о том, что у цыпленка теперь два вида потрохов: те, что сотворил Бог, и те, что добавил человек.
Как насчет третьего вида?
А?
Почему бы и нет?
Разговор теперь шел о загадочной смерти того-то и того-то; да, а на прошлой неделе, помните, от сердечного приступа умерла Марион Барсумян, но, может, это не имеет отношения к тем смертям? Или имеет? Да вы с ума все посходили! Хватит об этом. Зачем вести такие разговоры за обеденным столом! Ну, вот и хорошо.
— Ума не приложу, — сказал мистер Бритц. — Может, у нас в городе завелся вампир?
Мистер Коберман перестал жевать.
— И это в тысяча девятьсот двадцать седьмом-то году? — воскликнула бабушка. — Вампир? Да бросьте!
— А что тут такого? — продолжал мистер Бритц. — Их приканчивают серебряными пулями. Или вообще любым серебряным предметом. Вампиры серебро на дух не переносят. Я как-то в книжке одной вычитал.
Дуглас смотрел на мистера Кобермана, который ел деревянным ножом и вилкой, а в кармане держал одни только новенькие медные пенсы.
— Так не годится, сразу наклеивать ярлыки, — сказал дедушка. — Откуда нам знать, что такое гоблины или вампиры, или тролли. Это может быть все, что угодно. Их по полочкам не разложишь, и никто тебе не скажет, чего от них ждать, а чего нет. Это было бы наивно. Они — те же люди. Люди, которые способны выкидывать разные штуки. Да. Я, пожалуй, так бы их определил: это люди, которые выкидывают разные штуки.
— Прошу прощения, — сказал мистер Коберман, встал из-за стола и отправился на свою ночную работу.
