А пока Феранна… Как они там говорили? Квартал Благословения Богов?
— Нам направо, — указал Верген.
Карвену было все равно куда. Направо, налево… какая разница, если ты — в столице, где совсем другие «право» и «лево». Другие, даже если они такие же самые.
Феранна…
***
Был день. Хороший, яркий, солнечный. Весело щебетали птицы. Король Эттон писал виноградную кисть на золотом блюде.
— Ах, если бы знать заранее, — бормотал он себе под нос. — Ах, если бы только знать…
Король вновь думал о том, как бы было хорошо, когда б он приблизил к себе маршала Эрдана. Когда б осмелился приблизить. Приблизить, ввести в узкий круг посвященных в тайну королевских увлечений, продемонстрировать свои полотна — он бы понял, он бы обязательно понял! Сыграть ему на лютне…
Сыграть. Вот оно! Король не мог, просто не мог позволить маршалу Эрдану услышать свою игру на малой эльфийской лютне. Ведь маршал Эрдан — эльф. Что, если он играет лучше?
А потом, эльфы, они ведь такие — страсть к искусству у них в крови. Вдруг он не только воин, этот эльф, спасший своего короля и остатки армии? Вдруг он и картины писать может? Вдруг не потаит своего умения? Или открыто ничего не скажет, но потом… шепотом… за спиной своего короля…
Да, теперь королю ведомо, что маршал Эрдан не хотел его корону. Но значит ли это, что он не предатель? Есть разные способы предать.
Его величеству Эттону очень хотелось, чтобы кто — нибудь понял его искусство. Недаром у него под рукой всегда был узкий кружок восхищенных ценителей, но в то же время он боялся, что кто — то поймет его слишком хорошо. Его величеству нужна была восторженная публика, а не соперники. Ему нужны были понимающие, но вдруг кто — то и в самом деле поймет, сколь черная зависть гложет королевское сердце?
И если бы он не боялся, что пойдут слухи… как же много живописцев и музыкантов ненароком перешагнули бы ту таинственную черту, из — за которой не возвращаются… чтобы не осталось, не осталось, не осталось лучших… ибо никому не позволено быть лучше короля, мочь и уметь лучше, чем он.
Недаром ведь, когда королю приходилось выступать в роли верховного судьи, приговоры художникам и музыкантам всегда были самыми суровыми. Негоже людям искусства, чьим талантом все восхищаются, попускать себя, совершая проступки и преступления, говорил обычно его величество.
Никто не заглядывал в королевскую душу в такие мгновения. А жаль.
Ах, если бы знать заранее? Полно, да разве что — то было неизвестным? И разве что — то могло пойти по — другому? Нет, у маршала Эрдана не было никаких шансов попасть в узкий круг его величества и избежать дальнейших подозрений.
«Сам виноват. Нечего было рождаться эльфом. Да еще и таким ярким. Никто не смеет затмевать короля. Это и вовсе против воли Богов».
Король Эттон с раздражением посмотрел на начатый этюд и отбросил кисть. Вот хоть убей, а сегодня ничего не пишется! А все из — за этого эльфа, чтоб ему! Мало того что сам одной ногой в могиле, так еще и творить мешает. Сволочь ушастая. Он бы все равно раньше или позже предал.
— Нет, что ни делается — все к лучшему… — пробормотал король, в очередной раз уговорив свою совесть.
Был день. Хороший, яркий, солнечный. Последний перед отправкой гвардии.
Уже сегодня ночью…
***
Подушки в столичной гостинице были. Причем не по дополнительной просьбе или за отдельную плату, а просто были. Как факт. Коридорный слуга даже бросил на Карвена быстрый удивленный взгляд, когда тот выразил свой восторг по этому поводу. «А разве бывает по — другому?» — словно бы говорил он всем своим видом. Впрочем, вслух он ничего не сказал. Посчитал, наверное, что, раз гости за комнату заплатили, значит, имеют право удивляться чему им заблагорассудится. Лишь бы гостиничных правил не нарушали. Впрочем, что — либо нарушить в этой гостинице казалось немыслимым делом. Здесь сами стены, казалось, дышали покоем и уютом. Тишина, мир и благоденствие. Ничего, кроме тишины, мира и благоденствия. И степенная солидность во всем. Неторопливая такая. Недаром эту гостиницу высоко ценят богатые купцы и прочий небедный люд, коему шиковать и роскошью друг перед другом хвастаться давно уже неинтересно.
