– У Эда была фотокамера на небольшом штативе. С длиннофокусным объективом и автоматической протяжкой пленки. Вот что он ею отснял.
Одну за одной Гудейл начал внимательно просматривать фотографии. Они были потрясающими. Первые несколько снимков четко показывали гибель двойника Саддама и адъютанта; еще на нескольких снимках запечатлелось прибытие настоящего Саддама с последовавшим убийством иранского дипломата; и наконец, последние детально иллюстрировали смерть самого тирана. Гудейл оторвал от них взгляд.
– Это прислал тебе Хауард?
– Пришли сегодня днем по почте.
Только тут Гудейл обратил внимание на итальянскую марку на конверте. Боже праведный, подумал он, неужели Эд Хауард и мать Шейлы… Он решил, что сейчас не время для подобных размышлений, и снова вперил взгляд в Макдоналда.
– Дэнни, кем был второй мужчина, которого ты застрелил? Тот, что стоял на платформе за двойником Саддама?
– Его звали Алаа Хуссейн Али, – медленно произнес Макдоналд. – Когда иракцы захватили Кувейт, он был полковником их тайной полиции Мухабарат. Саддам назначил его официальным премьер-министром Кувейта, так называемой девятнадцатой провинции Ирака. Он лично руководил пытками моего брата – Фергус рассказывал мне перед смертью и показал его фотографию. Я узнал его на платформе. – Голос Макдоналда стал жестким и твердым: – Я специально прицелился пониже, чтобы ублюдок помучился, и, клянусь Богом, так оно и вышло. Эд никогда не спрашивал, зачем я застрелил этого иракца, но, я думаю, он и так это знал. Третий человек, который находился с нами в укрытии, решил, что я спятил. Ему послышалось, что я завопил: «Аллах!» – вроде какого-нибудь религиозного фанатика. Я же прокричал имя ублюдка – Алаа.
Прежде чем снова заговорить, Гудейл какое-то время помолчал.
– Дэнни, мой следующий вопрос. Ты не стал упоминать никаких других имен. Ты лишь подтвердил, что знаком с Берном и Хауардом. Пожалуйста, назови мне остальных.
Глаза Макдоналда потемнели, лицо приобрело выражение железной решимости.
– Простите, сэр, но я не готов предать своих друзей. Вам придется узнавать их имена у кого-то другого.
Гудейл оставался бесстрастным. Сам того не зная, Макдоналд дал ответ, который тот и хотел получить. Даже когда на карту было поставлено его собственное будущее, шотландец отказался выдать своих друзей.
– И еще один вопрос, Дэнни. Я хочу, чтобы ты крепко подумал, прежде чем отвечать. – Сделав паузу, он подался вперед, глядя прямо на Макдоналда. – Знаешь ли ты, кто стоял за этой операцией? Кто тот человек, который завербовал Хауарда?
– Нет. – Ответ последовал незамедлительно. – Эд никогда не говорил мне. Некоторые из нас как-то гадали, кто бы это мог быть. Все пришли к общему мнению, что за этим стоит британское правительство.
Гудейл, похоже, был удовлетворен.
– Хорошо, Дэнни, я тебе верю. Ты мне дал ответы, которые я и хотел получить. – Макдоналд выглядел озадаченным, но Гудейл продолжил: – Теперь я тебе скажу, что произойдет дальше и почему. Но прежде чем я это сделаю, прошу тебя дать мне честное слово, что больше ты никогда и никому не расскажешь о том, что совершил. Ты прекратишь всякие гадания по поводу личности или организации, завербовавшей Хауарда для осуществления этой операции. Точно так же ты никогда больше не будешь обсуждать даже частично того, о чем мы сегодня говорили. Это понятно?
Макдоналд кивнул.
– Я даю вам слово, сэр, – просто сказал он.
Гудейл склонил голову в знак одобрения.
– Хорошо. Теперь так: можно было бы, конечно, отдать под суд и тебя, и Хауарда, и Берна, да и всех остальных. Между нами, вы совершили в нашей стране огромное количество преступлений. Список был бы длинным – незаконные операции с оружием, подлоги, воровство, мошенничество… я думаю, не стоит продолжать. Достаточно сказать, что после приговора вам пришлось бы провести в тюрьме многие-многие годы. И это я говорю только о преступлениях, совершенных вами лишь в нашей стране. Я понятно объясняю?
– Да, сэр, – удрученно ответил Макдоналд.
– Однако, – продолжал Гудейл, – любой защитник, будь он даже полуграмотным, максимально возможно использовал бы подоплеку всей этой истории и подробности о ваших похождениях за рубежом. Таким образом, все не может не выплыть наружу. Давно ушли те времена, когда подобные разбирательства можно было проводить в камере без утечки информации в газеты, не вызывая общественный интерес. А когда подробности станут достоянием гласности, нет ни тени сомнений, что поднимется неимоверная шумиха. Не говоря уже о, скорее всего, катастрофических дипломатических осложнениях с целым рядом других государств – в первую очередь с Саудовской Аравией. Отсюда мне совершенно ясно, что судить вас было бы совершенно бессмысленно. Тебе понятно, к чему я клоню?
