Иззат Ибрагим лишился дара речи. Вокруг стола послышались возгласы удивления и замешательства. Краешком глаза Иззат заметил, как гиена Таха откинулся в кресле с выражением удовлетворения и самодовольства. Да эти же двое спелись! Западня! Предательство! Но чего же они добиваются на самом деле? На желтоватых щеках Иззата проступила краска – неравномерные красные пятна подчеркнули глубокие оспины, несмотря на все его усилия скрыть замешательство.
– На данном этапе любые намерения, касающиеся замены президента, были бы не только преждевременны, – продолжал Тарик Азиз, – но и более того – решение о подобном назначении вызвало бы катастрофу. При этом спешу отметить, – он обезоруживающе улыбнулся, – что этим я вовсе не хочу сказать, что среди присутствующих в зале не нашлось бы достойных кандидатов. Отнюдь нет. Я счастлив признать, что многие среди вас, многоуважаемые братья, смогли бы более чем успешно понести дальше тяжкое бремя, накладываемое на хозяина этого великого кабинета, который еще совсем недавно занимал наш любимый брат Саддам Хуссейн. Нет, причина, по которой мы не должны искать нового президента, более серьезна и в то же время до очевидности проста.
Теперь Иззат растерялся окончательно. К чему, во имя Аллаха, клонит эта усмешливая лиса Тарик Азиз?
– Любые перемены или даже видимость перемен – пусть даже самых незначительных – были бы исключительно катастрофическими, – с пафосом объявил Тарик Азиз. – Это явилось бы признаком слабости, чем не преминули бы воспользоваться наши враги. Неважно, каким бы сильным ни оказался новый президент, неважно, как бы он ни был умен, тут пострадал бы авторитет самого президентства. Если бы стало известно, что наш брат Саддам убит, это явилось бы указанием на то, что уязвим не просто президент, а институт президентства – и уязвим смертельно. Если же, к примеру, объявить, что он был смещен – за какие-то промахи, что недостойно перед великой памятью о нем, – это было бы воспринято как внутренние разногласия, а следовательно, нестабильность нашего Совета. В обоих случаях по власти в Ираке будет нанесен такой удар, от которого она вряд ли оправится. Существует достаточно врагов, которые только и ждут, как бы воспользоваться подобными новостями, появись они на свет. Таким образом, все должно оставаться как и прежде. Никаких видимых перемен.
– Но это же абсурд! – взорвался Иззат Ибрагим, все так тщательно сдерживаемые им эмоции разом выплеснулись наружу. Он сердито ткнул костлявым пальцем в сторону Тарика Азиза: – Каким это еще образом вы сможете жить, как прежде, если самого Саддама теперь уже нет в живых?
Улыбка бывшего министра иностранных дел даже не потускнела. Он повернулся к Тахе Ясину Рамадану:
– Таха, брат мой, – спросил он, – сколько тягютов у нас еще осталось?
Бросив взгляд на Иззата Ибрагима, гиена криво усмехнулся – он заметил, как сильно побледнело рябое лицо под рыжеватыми волосами.
– Девять человек, – ответил он. – Из этих девяти пятеро, – он поднял правую руку с растопыренными пальцами, – имеют лишь отдаленное сходство с нашим незабвенным братом и вождем. Все они время от времени использовались для выездов на автомобиле, дабы вознаградить людей случайным коротким лицезрением их любимого президента. Еще двоих, – он отогнул два пальца на левой руке, – можно было использовать для исполнения более сложных поручений, и их снимали в коротких фильмах о посещении Саддамом военных баз. Снимать крупным планом не разрешалось, а солдаты, попадавшие в кадр, в каждом случае были переодетыми сотрудниками Амн-аль-Хасс. Эти клипы служили полезному делу – демонстрировали, что власть предержащие не боятся выходить в народ. – Гиена сделал паузу, отогнув еще два пальца. – Оставшиеся двое являются самыми лучшими и наиболее убедительными. Их отбирали особо, чтобы подвергнуть специальной… ильм аль-джиряха операции. Первый их них, тягют Бакр Абдулла…
– Мертв, – почти прошипел Иззат Ибрагим. – Сегодня утром его застрелили вместе с президентом.
Лицо Тахи исказилось, наступила его очередь побледнеть.
– Откуда вам это известно?
