Одним словом, не стал я палить с бухты-барахты, не стал расстреливать спящего. Присел осторожно, старясь не скрипнуть, в кресло, что стояло у самой двери, и для начала осмотрелся: как у нас тут оборотни живут? Оказалось, не шибко богато. Оклеенная светло-зелёными обоями комната обставлена была без излишеств. Упомянутые тахта и кресло, старенький платяной шкаф, столик с ноутбуком, книжные полки – вот, пожалуй, и всё. Книг немного, все из старой серии "Классики и современники". Ни картин, ни плакатов, ничего подобного на стена, только на правой от не зашторенного окна стене, прямо над тахтой висит увеличенная и вставленная в металлическую рамку фотография, где пожилой военный в форме полконика ВВС стоит плечом к плечу со школьником старших классов. Вся грудь полковника увешана боевыми наградами (среди них между прочим два ордена Красной Звезды), а старшеклассник, в юных чертах которого нетрудно угадать нынешнего оборотня, держит в руке три оранжерейные гвоздики. Хотя фотография и была чёрно-белой, но никаких сомнений у меня не возникло, что гвоздики красного цвета.
Наверное, в День Победы, с любимым дедулей снялся, подумал я, после чего поднёс к глазам свои "Командирские". На часах было двадцать два сорок восемь. Пора начинать, решил я и, взяв оборотня на мушку, крикнул не громко, но чётко:
– Рота, подъём.
В следующий миг Дыг испуганно дёрнулся, повернулся набок, попытался вскочить, но, взвыв от боли, вновь повалился на тахту. Видать рана была намного серьёзней, чем это могло показаться со стороны.
– Что, так больно? – спросил я. Не сочувственно спросил, но и не издевательски. Просто заинтересовано.
Не удостоив меня ответом, оборотень медленно, с трудом отжался на руках и всё-таки поднялся. Развернулся и сел на край тахты, почему-то не лицом ко мне, а боком. Глянул мельком тяжёлым взглядом и опустил глаза.
– Чего волком глядишь? – хмыкнул я. – Сам во всём виноват.
Сообразив звериным своим чутьём, что суматошиться не стоит, Дыг сонно потёрся щекой о плечо, поднял с пола пластиковую бутылку с водой и сделал несколько жадных глотков. Потом плеснул на лицо и хрипловатым голосом сказал:
– Не надо меня лечить, дракон. Пришёл убивать, убивай.
– Это всегда успею, дело не хитрое, – заверил я. – Ты вот скажи мне сперва, чего тебе в жизни не хватало?
– Не понял. Что имеешь в виду?
– А то самое. Молодой, умный, собой хорош. Лера вон в тебе даже рефлексирующего мечтателя разглядела. Зачем в перевёртыши подался? Да ещё в такие суровые? Скажи, зачем Ашмрагира вызвал? Ведь, наверняка, не из глупой любознательности. Что-то ведь подтолкнуло. Что-то серьёзное. Скажи, не разочаровывай. Любопытно до ужаса.
Дыг будто не услышал меня, вновь приложился к бутылке и покосился с тоской на плотно закрытое окно. За стеклопакетом виднелась решётка. Шансов у парня не было никаких абсолютно.
– Слушай, – не оставляя надежду вызвать его на откровенной разговор, не унимался я, – а может, тебя всегда к этому тянуло? Может, ты по жизни садист? Скажи, кошек в детстве убивал? Лягушек резал? Ржал, дёргая девчонок за косички? А? Чего молчишь? Слышал, уже загрыз человечка во время салюта. Ну и как оно? Вставило?
Видимо, последним вопросом ткнул я в больное место. Оборотень дёрнулся как от удара и глянул на меня свирепо:
– Не человеком он был, тварью последней. Малолеток под уродов подкладывал, герыч пацанам толкал. Только в путь толкал. На том и поднялся. Стариков голоса на корню скупил, в депутатах бабло пилил народное, жировал. Мерзота.
– Ух, ты, – искренне удивился я и его аргументам и тому оскорблено-возмущённому тону, каким они были изложены. – Да ты у нас, Володя, оказывается, из идейных товарищей будешь. Интересно-интересно. Что ж это у нас получается? Получается, невмоготу тебе стало видеть – как там у Вильяма нашего Шекспира? – "торжество неправой силы и достоинство, что ввергли в нищету". Так? И чтобы, значит, бороться с подобным несправедливым положением вещей, заключил ты договор с дьяволом. Так? Но ты ведь у нас в этом блокбастере хороший парень, поэтому настоял, чтобы в договор включили десять заповедей. Вернее – девять. Все, кроме "Не убий" Я верно мыслю? Вижу, что верно. А ты слышал, что убивать тоже не есть хорошо?
