И вот что странно, себя-то я виноватым чувствовал, а вот очевидная виновность Архипыча в смерти караима никак не могла вписаться в моё представление о мире, а значит и уложиться в голове. Знаю (о, мне ли достаточно пожившему этого не знать), что миру нас окружающему присуща неразбериха, что непредсказуем он, что в любую секунду может случиться всякое, даже самое невероятное. Но знаю также, что есть в этом мире вещи незыблемые, вещи благодаря которым мир до сих пор ещё не рухнул: солнце встаёт на востоке, зима уступает место весне, за понедельником следует вторник, сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, Сергей Архипович Белов никогда не идёт против совести. И вот что же теперь получается? Мир не таков, каким я его себе представлял последние две сотни лет? Или я что-то пропустил? Или недопонимаю?
Отказываться от привычных представлений о мире, честно говоря, не хотелось. Даже в угоду реальным фактам не хотелось. Уж больно мне комфортно жилось с этими представлениями до сих пор.
А помимо этих печалей норовили разнести мозг в клочья неприятные вопросы о поступке Ирмы Ахатовой. Зачем девчонка нас сдала? Зачем так подло поступила? По глупости или с расчётом? Если с расчётом, то в чём её профит? Или совершила это исключительно из любви к искусству? Или действительно сейчас такое время, что все Тёмные с ума сошли на почве дележа власти? Фиг поймёшь, что творится.
В том, что это Ирма молотобойцев взбаламутила, не сомневался. Ну, почти не сомневался. Был уверен на девяносто девять целых и девяносто девять сотых. Оставшуюся одну сотою процента использовал в качестве подпорки, чтоб небо окончательно не рухнуло на землю.
От всех этих грустных, выворачивающих душу наизнанку мыслей отвлёк меня телефонный звонок. На связь с докладом вышел уставший Рудик Подсказчик.
– Звоню, как ты и просил, – сказал он измотанным донельзя голосом.
– Молодец, – вяло похвалил я его. – Вычислил логово волчонка?
– Вычислил. Угол Терешковой и Лермонтова.
– А квартира какая?
– Это – мимо. Зато фамилию могу сказать. Коробейников у него фамилия.
– Ладно, Рудик, спасибо и на этом. Бывай.
Собрался отключиться, но Подсказчик успел меня остановить:
– Подожди, дракон, я не закончил.
– Чего ещё?
– Хотел сказать… Просто чтоб ты знал… Чтоб в дальнейшем не было между нами… Короче, так. Ничего я этому волчонку про стрекоз не рассказывал. И про остальные ваши пугала не рассказывал. Он за другим ко мне тогда приходил. Хотел узнать, как снять ментальные боли перед полнолунием. И только.
– Да? – растерялся я. – Странно. Значит, повезло мне. Погоди, а чего ж ты тогда мне ничего толком…
– А ты бы поверил? – перебил меня Подсказчик.
– Хм… Честно говоря, навряд ли.
– Вот то-то.
– Так надо было настоять. Хотя… – Я вздохнул и нехотя выдавил из себя: – Извини, Рудик. То есть извините, Рудольф Игнатьевич.
– А вот теперь бывай, дракон, – сказал удовлетворённый Подсказчик. – И помни, ты теперь мой должник.
С этими словами он так быстро отключился, что я даже послать его не успел.
Разговор с доморощенным хитрецом-интриганом напомнил мне, что есть у меня дела и поважнее, чем пустопорожние страдания. Например, поиск обнаглевшего оборотня. Нужно его найти и обезвредить? Нужно. Никто это дело не отменял. А ещё нужно разобраться, что такого хотел сказать мне Архипыч, да при всех не смог. И обязательно нужно решить, что теперь делать с лапкой того самого беркута. Что-то ведь с ней нужно было делать.
Вспомнив о конфискованном у воров артефакте, который я так и не успел рассмотреть, подтянул всё ещё лежащую на кресле пассажира сумку и вытащил из неё футляр. Покрытый хоть и таинственными, но здесь играющими исключительно декоративную функцию знаками – геометрическими фигурами, разнообразными крестами, фигурками людей и животных, открылся он просто. Как ларчик. Никаким заклятьем, как можно было бы предположить, защищён он не был. Боязнь хранителей, что выведенные из оборота артефакты могут, напитавшись Силой защитного заклятья, самостоятельно активироваться, видимо, стало в нынешние времена патологической.
Внутри футляра я обнаружил алюминиевый округлой формы пенал, похожий на колбу для дорогих сигар. И сразу обратил внимание на то, что печать кто-то уже сорвал: на винтовой пробке остались только прилипшие к пластмассе ошмётки сургуча и кусочки пеньковой нити. И это меня, признаться, сразу насторожило. Ёкнуло, ёкнуло сердечко. Хоть и лежит оно в тайнике под мемориальной доской на фасаде дома N32 по бывшей Луговой, ныне Марата, а всё равно ёкнуло. И ведь не напрасно: не оказалось внутри артефакта. Будто и не было его там никогда. Зато высыпалось из пенала всякая несусветная дребедень: пуговки разноцветные, копеечки, две заколки с синенькими цветочками, дешёвые перламутровые бусики и сложенный в маленький-маленький конвертик фантик от конфеты "Кара-Кум". Меня всё это настолько ошарашило, что не выдержал и зашёлся нервным хохотом. До хрюканья зашёлся. Вот так вот самоуверенных дураков жизнь учит. Вот так вот она их с небес на землю швыряет. Вот так.
