Вслух же он сказал:
– Вот хорошо, что пришел. У меня тут по твоему сборнику образовались вопросы.
Атеист Кармазин мысленно перекрестился. За последние семь или восемь лет он не раз слышал убийственную фразу «… не может быть издано» и был в постоянной готовности услышать ее опять. Фраза не прозвучала, а это вселяло надежду. В конце концов, как же долго можно? Столько писать, столько публиковаться в прессе, и не иметь ни единой книги уже попросту неприлично.
– Я готов, – сказал Кармазин и поискал свободный стул возле редакторского стола.
– Нет, нет, – поспешно возразил Иван Яковлевич. – Видишь, какой у нас бардак, всё завалено… – Свободного пространства в кабинете и впрямь было немного, всё занимали собой машинописи – как в виде распертых изнутри папок с едва сдерживающими содержимое завязочками-бантиками, так и россыпью. – Пойдем лучше прогуляемся. Погода хорошая…
И он, подхватив Кармазина под локоть, повлек на свежий воздух.
– А как же рукопись? – подивился было тот.
– У меня с собой, – сообщил Иван Яковлевич и больше не проронил ни слова.
– Обезьяны, дельфины, – послала им вслед Танюша. – А вот в Библии написано…
Когда за ними захлопнулись все двери, а впереди пролегла залитая солнцем и припорошенная пылью улица, Иван Яковлевич шумно выдохнул и сказал:
– Вот же дура, прости господи. Нашла себе источник научных фактов – Библию… Знаешь, чего я боюсь?
– Чего же?
– Что однажды кому-нибудь из научных генералов стукнет в голову моча, и он оспорит эволюционную теорию.
Кармазин печально улыбнулся.
– Ты знаешь, – сказал он, – очень возможно, наступит день…
– Молчи, грусть, молчи, – сказал Иван Яковлевич. – Надеюсь, я до этого дня не доживу.
– Доживешь. И я доживу.
– Ну тебя к черту. Знаешь, зачем я тебя вызвал?
– Догадываюсь.
– Догадываешься?
Кармазин улыбнулся еще горше.
– Дай угадаю, – промолвил он. – «Сон несмешного человека».
– А чего тут гадать, – хмыкнул Иван Яковлевич. – Этот твой «Сон» всему сборнику словно заноза в заднице. А то и шило. Скажу больше: он вообще ни в какие ворота не лезет. Одиннадцать рассказов и две повести, сугубая производственная проза… и вот те нате, хрен в салате… «Сон несмешного человека»… Достоевский, блин! Карамзин с опечаткой!
– Название можно сменить, – осторожно заметил Кармазин.
– А содержимое переписать? – усмехнулся Иван Яковлевич.
– Ну, выкинь его, и дело с концом, – приуныл Кармазин.
– Уже, – сказал Иван Яковлевич с вызовом в голосе. – Выкинул! Вот он, твой «Сон», – и редактор извлек из внутреннего кармана пиджака сложенные на манер газетной мухобойки машинописные страницы.
– Так я заберу, – сказал Кармазин и протянул было руку.
Но Иван Яковлевич сунул бумажный жгут обратно в карман.
– А поговорить? – спросил он почти весело.
– Поговорить? Ну давай, – пожал плечами Кармазин. – О чем желаешь говорить?
– Ну вот, изволь для начала: с какого перепою тебя, упертого и отпетого реалиста, бытописателя и производственника, вдруг кинуло в фантастику?
– Видишь ли… – сказал Кармазин уклончиво. – Это ведь не совсем фантастика.
– Знаю, знаю: магический реализм. Гоголь, Булгаков, Орлов. И примкнувший к ним Кармазин!
Тот смущенно хихикнул.
– Видишь ли, друг мой… Чтобы раз и навсегда отбить тебе охоту к подобным экспериментам, следовало бы сызнова отправить тебя на литобъединение. Пускай коллеги по перу прочтут, оценят и воспоют… а мы уж тогда примем, с соответствующими рекомендациями. Но ведь ты же понимаешь: не оценят, не воспоют. Помнишь ли, что сталось с Чернецовым, когда он притащил на суд товарищей свой фантастический роман, сочтя, очевидно, что эдак ему будет легче пробиться к читателю, нежели со своими пасторалями?
Кармазин помнил. Несколько так называемых «молодых фантастов», регулярно посещавших литобъединение, архаровцы без роду и племени, с парой-тройкой публикаций в молодежных газетах за утлыми интеллигентскими плечами, переглянулись, подсмыкнули рукава и принялись рвать беднягу Чернецова в лоскутья. Спустя какой-то час от романа объемом в двадцать авторских листов не осталось ничего, хоть сколько-нибудь заслуживающего внимания, а на самом Чернецове не то что лица, а и живого места найти было невозможно. И ведь что обидно, что особенно отвратительно: топтали по делу, по уму и по логике, не придерешься. Вчинили незнание школьной физики, не говоря уж об астрономии. Посоветовали купить глобус. С геохронологией на лету разобрались. И, гнусно ухмыляясь, перечислили каждый по десятку сходных сюжетов, с именами и фамилиями, никому, кроме означенных архаровцев, не известными. А уж под конец, что было в особенности унизительно, нарыли и предъявили благородному собранию список из полутора сотен стилистических огрехов, которые Чернецов попросту прощелкал в творческом запале и головокружении от гульбы по чужим пажитям…
