- Лучше, чем в тюрьме?
- Лучше.
Беглые вопросы, краткие ответы.
- Я оставляю вам картины по совершенно определенной причине, - сказал Вилфред. - Вы излагали теорию, которая мне была неясна. Она побудила меня написать картины.
- Но вы их не закончили. А я закончил.
И тут Вилфреда охватила злая радость - значит, картины погублены. В нем брезжила нелепая надежда, что однажды он снова увидит эти три холста. Но теперь к ним прикоснулся кистями глупец. Злая радость от того, что они погублены, боролась в нем с разочарованием и гневом. Он целый день предчувствовал это, предчувствовал: чему-то конец. Он недаром ходил сегодня на улицу, где подвал, он предчувствовал это и едва не забрался в свой тайник.
- Вы ничего не скажете? - спросил Хоген.
- А что мне сказать?
- Я не о том. Я спрашиваю напрямик: скажете вы им? И - газетчикам?
Глупец. Глупец, намалевавший что-то на чужих картинах, которые присвоил себе почета ради. Глупец, который укрепил свою шаткую веру в собственный ничтожный талант обманом, а теперь трясется от страха. Туго же им приходится, глупцам.
- Какого черта вам втемяшилось в голову заканчивать эти распроклятые картины! - грубо сказал Вилфред.
За поворотом дороги показался автомобиль. На мгновение фары молнией осветили их. Им теперь приходилось говорить громче, чтобы перекрыть вой ветра, бушевавшего между домами и деревьями. Хоген приблизился к нему вплотную и почти выкрикнул:
- Хотите писать для меня картины?
Хоген думал, что шепчет, но это был шепот в грохоте урагана. Яростная мимика придавала словам какой-то противоречивый смысл. Вилфреду стало смешно. Ему вдруг захотелось хамить.
- Десять тысяч, - отрезал он. Хоген отпрянул, Вилфред наступал на него шаг за шагом. - Гоните десять тысяч крон, и я буду писать ваши чертовы картины.
Художник замахал руками, Вилфред тоже поднял руки, сжатые в кулак в упоительном приливе решимости.
Но тут же уронил руки. Кто-то вышел из дома. Треугольная полоса света упала на двор, не дотягиваясь до них. Поэтесса-модернистка беспомощно постояла в светлом треугольнике, на ветру похожая на лысого старца. Потом дверь захлопнулась, и темнота милосердно скрыла ее от их глаз. О том, что она делает у лестницы, можно было догадаться только по звуку. Руки Хогена что-то протягивали ему в темноте. Это была визитная карточка. Вилфред ощутил ее в своей руке, на мгновение прикоснувшейся к руке художника, - это было мерзко. Порыв ветра улегся.
- Нам надо бы поговорить кое о чем. - Злой огонек вспыхнул в глазах Хогена. - Кстати, известно ли вам, что завтра один из ваших земляков дает концерт. Некая дама, весьма талантливая. Об этом пишут в газетах. Кстати, супруги Виид с ней знакомы, ее зовут Мириам Стайн, может, и вы ее знаете, но, понятное дело, вам нельзя в этом признаться, вы ведь теперь датчанин...
Холодная молния ослепила Вилфреда. Мириам... Стало быть, она переменила фамилию: Голдстайн на Стайн - эта дурацкая мысль первой пришла ему в голову.
- Нам надо бы поговорить кое о чем, - злобно повторил художник. Он помолчал, как бы давая улечься впечатлению от своих слов. Вилфред был застигнут врасплох - но, собственно, что на него так подействовало? И как это так выходит, что им всегда удается нащупать его слабое место? Мириам... А может, Хоген назвал ее просто как "земляка", чтобы подчеркнуть, что ведь и Вилфреда нетрудно скомпрометировать - у него, Хогена, тоже есть на руках козыри, в случае чего он может его разоблачить...
Художник ушел, оставив карточку в руке Вилфреда.
Вилфред почувствовал было злобную радость: карточка тоже может стать козырной картой в игре. Но нет, противник обыграл его. Что он мог знать о Мириам и о нем? Ничего. Однако злобный инстинкт всегда подсказывает, когда пустить в ход намеки. Дурацкая, никчемная карточка - поздно, его обезоружили.
И вообще слишком поздно. Мирная жизнь рухнула, возврат к ней невозможен. Невозможна даже борьба на равных между двумя обманщиками - им и Хогеном. Слишком поздно. У него выбили оружие из рук.
В разгар бури он пробился к мирной передышке, как все страны мира пробились к перемирию, вымолили его себе, хотя в ту же минуту уже начали снова точить оружие. Вилфред сунул карточку в карман. Хорошо, что мирное время кончилось. Он вернулся в дом, поблагодарил хозяев. В глазах Маргреты появилось какое-то необычное выражение. Бёрге слегка захмелел. Блаженно разнеженный, он откинулся в глубоком кресле. В том самом, в каком при появлении Вилфреда сидел Хоген. Бёрге посмотрел на него блаженно, туманно.
