Дверь в хижину фру Фрисаксен была не заперта. Старые сети висели на деревянном сучке, вбитом в стену. От очага, в котором белела старая зола, веяло стылым запахом тимьяна. Его сердце сжалось от страха и тоски. Он вошел в комнату, где стояли голые деревянные кровати - изъеденные крысами столбы казались кривыми. Здесь он когда-то провел двое суток между жизнью и смертью. Но не это воспоминание лишило его сил, тут было что-то иное какая-то иная нить прочно связывала его с самим духом этого дома.
Когда он вышел из комнаты, очень бледный - он это почувствовал сам, то встретил взгляд поджидавшей его Селины. Они вдвоем двинулись к выходу. У дверей, как в прежние времена, висела фотография Биргера в Опорто.
- А я знаю его, - сказала она.
- Его? - Он не мог удержаться от улыбки, услышав эту равнодушную фразу, это бессмысленное утверждение.
- Он служил у Роберта, торговал с тележки сосисками.
Нелепая фраза повисла в спертом воздухе. Одна нелепость нелепее другой. А что, если он скажет ей: "Этот Биргер много лет назад утонул в далеких краях, это сын моего отца от фру Фрисаксен, да-да, сводный брат твоего друга Вилфреда Сагена"? Почему бы нет? Ему тоже ничего не стоит наговорить кучу бессмыслиц, вся беда в том, что это правда.
- Роберт... тележка... сосиски, - вместо этого произнес он. Они вышли. Теперь тьма стала опускаться и на равнину, но здесь она была похожа на темно-синий полог, протянувшийся от скал к равнине, где солнце задержалось надолго, и не было здесь пугающих теней, как в крутом ущелье.
- А ты не знал, что у Роберта тележка, чтобы развозить сосиски? спросила она. - И не одна. "Подспорье в старости", - передразнила она голос Роберта.
Он схватил ее за руку, посмотрел ей прямо в глаза.
- Это правда?
- А чего тут такого? - спросила она, легко высвобождаясь от него, но он снова впился в ее руку.
- Говори, это правда?
- Не щиплись!
Если многогранный Роберт и вправду заворачивает самыми разнообразными и неожиданными делами, почему бы не поверить и в то, что есть на свете человек по имени Биргер и человек этот, сводный брат Вилфреда, бродит по жизни теми же путями, что и он сам, или где-то совсем рядом. Вилфред почувствовал нечто вроде зависти к этим людям, к людям, которые невозмутимо следуют извилистыми путями судьбы. Такова участь безответственных - они не пытаются переоценивать ценности и ни из чего не извлекают выводов, они спокойно минуют перекрестки судьбы, где им не приходится делать выбора. Они лишь констатируют то, что видят, и как ни в чем не бывало продолжают свой путь.
- У Роберта есть еще что-то вроде загородного отеля, - сказала Селина. - Маленькая гостиница, только, кажется, она не действует...
Совершенно верно, Роберт часто говорил об этой гостинице. Раза два он даже предлагал поехать туда всей компанией, чтобы отдохнуть, как он выражался. Отдохнуть - было заветной мечтой Роберта. Всем его затеям не хватало лишь какого-нибудь пустяка, чтобы осуществиться.
- А ты знаешь, что он всегда носит в кармане книгу, которая называется "Пан"?
Вилфред знал. Они с Робертом устраивали маленькие поединки состязались в цитировании Гамсуна. Они называли его Поэт.
- А ты знаешь, что ее написал Гамсун? - спросил он в свою очередь.
- А как же, у тебя в мастерской полно его книг.
Стало быть, она заметила, она знала. Бесенок толкнул его под руку.
- Хочешь почитать?
- Нет.
Но бесенок продолжал его подзуживать.
- Стало быть, ты утверждаешь, будто видела парня, фотография которого висит на стене? Может, ты и говорила с ним?
Но она не хотела продолжать разговор. Он замечал это и прежде: его стремление углублять простые вещи досаждало ей. В этом она походила на его мать - она не хотела ни о чем знать больше того, что случайно узнала. Как только подробности подступают к тебе, начинают тебя затрагивать, в них появляется что-то - ну да, что-то опасное, - поэтому обе женщины и отстраняли их от себя. Ничего не поделаешь.
Он замолчал и, подавленный, продолжал идти чуть впереди нее по участку садовника, не в силах заглушить беспокойства, растревоженного в нем мелочами.
