— Не понимаю, почему именно сейчас…
Шандер понимал, но как объяснить ветерану, что тот самый король, которому Лукиан отдал сорок лет жизни, предает друга, королевство и себя самого? Да проще старика сразу убить. К счастью, отвечать не понадобилось — появился Аррой, моментально завладев вниманием всех, как вышедших во двор, так и прячущихся у многочисленных окон и окошек. Легко сбежав по крутой лестнице, Рене вскочил в седло.
Алый плащ эландца казался языком пламени. То, что он надел цвета Волингов, говорило о многом — Рене Аррой больше не был другом, союзником, членом семьи Ямборов. Высокий Замок покидал потомок древних владык, готовый защищать Благодатные земли от любой угрозы, откуда бы та ни исходила. Шандер никогда еще не видел Рене в красном и отстраненно отметил, как неодинаковы бывают одежды одного цвета.
Красное любил Михай Годой, и цвет этот казался зловещим, как броская окраска цветов и насекомых, что предупреждают: «Не троньте нас, мы ядовиты! Мы опасны!» Эландец, одевшись непривычно ярко, бросал вызов надвигающейся опасности, ставя в известность всех имеющих глаза, что готов к бою и будет биться до конца. Порукою тому алый цвет Волингов — цвет живой крови, крови, без которой немыслима жизнь.
Гардани поймал себя на том, что лихорадочно пересчитывает потомков легендарного короля. К ужасу своему, граф обнаружил, что не осталось почти никого. Странные болезни, несчастные случаи, бесплодные или неверные жены… Правда, арцийские императоры живы и благоденствуют, но они потомки Анхеля, а родство великого императора с прародителем августейших фамилий Благодатных земель, мягко говоря, спорно. Зато Шандер твердо помнил, что Руис Аррой, принесший арцийские нарциссы[61] в Эланд, считался последним Волингом, чья родословная не подвергалась сомнению, а теперь, выходит, последние — это эландские Аррои?!
Шандер осадил расходившееся воображение, чтоб не додуматься Проклятый знает до чего, и отыскал меж эландских воинов темную головку: Белка восседала на вороной цевской кобыле впереди Зенека. За дочку можно не бояться, а вот Марита и ее братишка… Свояченица не спорила, когда Шандер уведомил ее об отъезде, но утром Марита с Микой исчезли. Искать же в закоулках Высокого Замка тех, кто не желает быть найденным… Что ж, значит, не судьба. Шандер усмехнулся, вспомнив найденную в девичьей комнате записку. Марита просила на нее не сердиться, но она поклялась дождаться Романа Ясного, и она его дождется. Что до ее братишки, то она не может его никому навязывать, ведь Мика такой несносный.
Стало быть, Марита остается с ним. И Лупе. При воспоминании о маленькой колдунье по сердцу прошла теплая волна. Минувшей ночью Леопина изо всех сил старалась казаться спокойной, но Шандер чувствовал, как она дрожит. Он пытался успокоить ее, она — его, и оба лгали. Каждый понимал, что впереди ждет мало хорошего, в конце концов Лупе расплакалась. Что произошло дальше, Шандер помнил весьма смутно — пахнущие степными травами волосы, бессвязный шепот, который был им понятнее отточенных самыми великими поэтами слов.
Это мгновение в чистенькой лекарской прихожей осталось в душе огоньком свечи в наползающей темноте. Шандер боялся за Лупе, но самым бессовестным образом был счастлив, что она тут, рядом, что можно вскочить на коня и через полчаса оказаться рядом с ней. И вместе с тем Шандер знал, что не сядет на коня и не помчится на Лисью улицу. Он идет если и не на верную смерть, то очень близко к тому и, если хочет, чтобы Лупе была в безопасности, не должен даже думать о встречах.
Мысль о том, чтобы бросить все и уехать с Леопиной в Эланд, у графа даже не мелькнула. Его место было в Таяне, по крайней мере до возвращения Романа, который передаст ему весточку через старую Терезу. Рене обещал предупредить либера обо всем. Как эландец это сделает, Гардани не представлял, но то, что он видел на Старой Таянской дороге, вселяло уверенность.
Странно, но не терпящий колдовства капитан «Серебряных» воспринял магию Рене как еще одно благородное оружие в достойных руках. В глубине души Шандер разделял уверенность Стефана в том, что его дядя может все, и уверенность эту не поколебали даже последние несчастья. После скачки наперегонки со смертью эландец стал таянцу ближе и понятней, но восхищение осталось прежним.
