Артур снова взглянул на часы: было почти одиннадцать. Елена заканчивала разбирать почту. Настена сделала уроки и теперь то ли рисовала эти свои открытки, то ли опять чатилась. Ну, главное, что все-таки здорова, температуры нет.
И еще хорошо, что окна ее комнаты выходят на улицу, а не во двор.
Надо будет, уходя, задернуть шторы, кстати. Вдруг Настена захочет ночью в туалет или воды попить – и случайно увидит… что-нибудь.
Он полистал книгу туда-сюда, зацепился взглядом за картинку, на которой какие-то волны, что ли, пронизывали человеческий мозг. В подписи речь шла об излучении, но что это за излучение, Артур так и не понял.
Но значит, в принципе такое возможно? Возможно, чтобы какой-нибудь аппарат, замаскированный в подарочной коробке, излучал, а мозг все это дело воспринимал? Вот только насчет «дурных» и «добрых» мыслей – здесь Тихомиров сильно сомневался. Может, дело тут в агрессии? В злости? Ну потому что «добрые» и «дурные» – это ж относительное понятие, да?
Как и «хороший»/«плохой», кстати. Взять того же Кузнечика… или даже Артура вот…
– Все непросто, – пробормотал Тихомиров. – Нет однозначных решений, нет.
Он понял вдруг, что минут пять как погасил настольную лампу. А верхний свет и не включал, так удобней.
Артур поднялся заварить себе еще чаю и встал у окна.
Елка возвышалась посреди двора и была похожа на присыпанный снегом памятник. Или даже нет – на живое существо, реликт прошлых эпох.
В каком-то смысле, подумал Тихомиров, она и есть реликт. Именно прошлых эпох.
– Чего сидишь в темноте?
Он вздрогнул и обернулся.
Елена неслышно прошла по кухне, но лампу включать не стала. Мельком глянула на книжку, потом положила руку ему на пояс, прижалась к плечу.
Засвистел чайник.
– Заварить тебе?..
Не оборачиваясь, она выключила конфорку. С улыбкой покачала головой и кивнула в сторону коридора:
– Настя уже спит.
Тихомиров рассеянно посмотрел в окно – так, совершенно машинально. Во дворе кто-то топтался, двое или трое, и еще что-то угловатое, похожее на грузовичок, ворочалось в арке.
Он отвернулся и с легкой досадой задернул шторы.
– Пойдем, – сказал. И поцеловал жену. – Это хорошо, что спит.
Потом, когда ходил в туалет, по дороге обратно он якобы заглянул за водой и снова посмотрел во двор. Елка была на месте, хотя сугробы вокруг выглядели так, словно в них кто-то валялся.
Или падал туда со всего размаху.
– Слушай, – полусонно сказала Елена, – ты же понял вообще, что происходит?
– М-м?
– С Настеной.
– А что с ней?..
– Девочка взрослеет, Тихомиров, балда ты этакая.
– И это ты мне говоришь после всего, что… Подожди, в каком смысле взрослеет?
– В том самом. Не дергайся, я ей все объяснила. Хотя почти наверняка она уже и так знала: Интернет, подружки… Сам понимаешь, сейчас с этим проще. А еще, – добавила Елена, – она безнадежно втрескалась в мальчика из параллельного класса.
– Чего ж сразу «безнадежно»?
– Потому что он встречается с ее подружкой, Сушимниковой. Из-за этого они сначала поссорились, теперь помирились, но только знаешь, лучше ей все-таки на Новый год в гости туда не идти.
– А что ты предлагаешь? Чтобы сидела дома, одна?
– Пусть едет с нами на студию. С Дудко я договорюсь, если начнет возмущаться.
– Ну… можно и так. А вот все-таки, знаешь, ты у меня умница!
– Все-таки?! А ну-ка, Тихомиров, руки убрал!..
Когда он снова поднимался и снова как бы между делом заглянул на кухню, елка все еще стояла и двор был пуст. Падал снег, меленький какой-то, желтоватый… а может, показалось в свете фонаря.
Тихомиров поставил чашку возле раковины и вернулся в постель.
