Да, ей недоставало добрых, теплых бабушкиных объятий, прогулок рука об руку по полям, бабушкиного запаха — мыльного, свежего запаха «Понда», пользоваться которым она заставляла родственников вместо всех этих «дурацких магазинных лосьонов». Но больше всего Крис недоставало бабушки для разговоров. Именно бабушка опустила ее на землю, помогла понять смысл жизни. После похорон стало ясно, что ту же роль она играла и для своего мужа. Отстраненность дедушки, его уход в себя, даже рассеянность — кухонная рукавица в холодильнике, пижама под комбинезоном — объяснялись свалившимся горем, ощущением утраты. Все оказалось не так. Отведя дедушку на прием к доктору — после похорон он простудился, и простуда уже угрожала бронхитом, — мать Крис вернулась на ферму в слезах. У ее отца обнаружили болезнь Альцгеймера, и теперь ему надлежало найти другое место. Оставаться на ферме он просто не мог. «Откуда нам было знать? — расплакалась мать перед Крис. — Мы же не спрашивали его, кто президент Соединенных Штатов и какой сейчас год». Дедушка был вежлив, доброжелателен и на все вопросы отвечал неправильно.
Все случилось так быстро — смерть бабушки, болезнь дедушки, продажа фермы сыну соседей, только что обзаведшемуся семьей, — что Крис испугалась. Испугалась того, что жизнь способна на такие перемены. Она вернулась в Пелэм с ощущением полной потери ориентиров. Ферма всегда была для нее домом и даже чем-то большим. А потом жизнь снова переменилась, и именно этим хотелось поделиться с бабушкой, единственным человеком, способным понять, какое с ней случилось чудо. Крис влюбилась, и, что самое поразительное, ее чувство было взаимным. Никогда она не говорила этих слов мужчине и никогда их не слышала: «Я тебя люблю». Счастье окрылило ее, она не ходила, а бегала, улыбалась без причины, не хотела спать и ложилась только помечтать. Да, она ходила на свидания и раньше, но никогда не воспринимала их всерьез. В лучшем случае было весело, но часто — мерзко: «А чего ты ожидала? Я же сводил тебя на обед и в кино, разве нет?» Она знала, чего хотела: чтобы кто-то, заботливый и нежный, был рядом и терпеливо ждал, пока хрупкий росток вытянется, раскроется и расцветет. И она нашла его. Нашла — подумать только! — в Пелэме. Старая китайская пословица, та, которую бабушка выписала для нее когда-то на листок и вставила в рамочку — «Сад нельзя взрастить за день или за неделю. Его нужно распланировать, его нужно ждать и поднимать любовью», — воплотилась в жизнь.
Обязательный зачет по математике она оттянула до четвертого курса, до последнего надеясь, что его отменят. Беря в пример сестер и братьев из других кампусов, студенты Пелэма тоже требовали перемен: учета их мнения в выборе обязательных предметов и полного обновления структуры и содержания курсов. Администрация, однако, уперлась, отвечая неизменным: «Мы лучше знаем, что для вас лучше». Долго удерживать эту позицию не получилось — на следующий год в колледже появился новый президент, новая метла, но для Крис перемена случилась слишком поздно. Кипя от гнева и чувства несправедливости и немножко труся — а вдруг провалюсь? — она отправилась на первое занятие. Математика всегда давалась ей с трудом, и только высокий балл по другим предметам позволил поступить в Пелэм. В школе ей помогала мать: «Здесь же все построено на логике, дорогая. Ты сама это усложняешь». Ничего не помогало. Любое уравнение или проблема эквивалентности представали перед Крис в виде загадки, изложенной древним языком клинописи.
Одноклассниками оказались почти исключительно первокурсницы, методичные девушки, планово вычеркивающие из списка обязательные предметы. Крис же занималась тем, что было интересно, полагая, что именно за этим она и поступила в колледж, и не беспокоясь о будущем. В некотором смысле это была хорошая стратегия. Ей нравилось учиться, и она шла легко, тогда как ее подругам каждый шаг давался тяжелым трудом. Она понимала, почему многие с удовольствием вспоминают студенческие годы — столько нового, интересного и полезного. Так чудесно быть губкой, впитывать и поглощать. Но только не вытирать грязные, жирные раковины, самой отвратительной из которых была математика. Профессор улыбнулся ей и попросил пересесть ближе. «У меня не настолько громкий голос», — извинился он. Крис, оказавшись в незнакомом окружении, заняла место сзади. «Извините», — сказала она и перешла вперед. Голос у него и впрямь был негромкий, но низкий, с легким, южным, как ей показалось, акцентом. Наверное, решила она, там, где он учился, проходить речевые тесты не требовалось. Ей нравился его голос. Если бы только предмет был другой. Но вскоре Крис переменила мнение. Ее неспособность понять смысл даже простейшей теории проявилась с такой очевидностью, что он попросил прийти на консультацию, чтобы они постарались прояснить кое-что вместе. Она не оскорбилась, не сгорела от стыда, а почувствовала себя особенной, не такой, как все. Он позаботится о ней. Не даст ей провалиться. Защитит и обережет.
