Во время этого монолога мой посетитель продолжал с недоумением смотреть на меня. И я тихо сказала:
— Давайте знакомиться. Я — Валерия Алексеевна Троицкая. На лице журналиста возникло выражение растерянности и недоверия, и он воскликнул:
— Не может быть, ведь во многих странах этот материал опубликован, что-то ведь за этим кроется!
— Несомненно, — ответила я, — только реальные события ничего общего с газетной «уткой» не имеют.
Прошло много лет, и я решила описать, что же произошло на самом деле и самым невероятным образом дало пищу для буйной фантазии журналистов.
В 1966 году поезд, с ласковым и загадочным названием «Мистраль», вёз меня из Парижа на юг, к Средиземному морю. Я ехала в город Тулон, военно-морскую базу Франции. Въезд в этот город для граждан Советского Союза был закрыт. Потребовалось разрешение министра обороны, министра военно-морского флота и разрешение на самом высоком уровне, президента Франции, Шарля де Голля, для того, чтобы моя поездка и задуманный эксперимент состоялись.
Мне предстояло спуститься на морское дно на глубоководном аппарате-батискафе «Архимед» и провести ряд геофизических наблюдений, которые имели смысл и были возможны только под водным массивом толщиной в несколько километров.
Все хлопоты по получению этих разрешений заняли у моих французских коллег около года. Батискаф принадлежал военно-морскому ведомству, и никто из советских граждан в нём не погружался.
Мой коллега и друг, Эдуард Зельцер, с которым меня связывали общие научные интересы и долгие годы совместных исследований, был в восторге от того, что наконец-то этот эксперимент осуществится. Ведь именно он предложил мне участвовать в этом эксперименте и приложил много усилий на всех этапах его подготовки.
Было начало 1966 года, и моя командировка во Францию имела совсем иные цели, это была обработка данных по только что полученным результатам исследований на принадлежащем Франции острове Кергелен в Индийском океане и в деревушке Согра, затерянной в Архангельской области. Проведение исследований в этих пунктах, расположенных в сопряженных областях магнитной силовой линии, было уникальным для развития наземных методов слежения за рядом процессов в космическом пространстве.
Я не ожидала, что разрешение на спуск в батискафе будет получено в начале года, так как до этого Эдуард сообщил мне о дополнительных осложнениях, возникших из-за сомнений и сопротивления капитана батискафа — Джорджа Хюо.
Капитан считал, что присутствие женщины внесёт целый ряд неудобств и для целиком мужского состава команды корабля, и главным образом в самом батискафе, ввиду отсутствия в нём «элементарных удобств».
Кроме того, его жена категорически запретила ему спуск в действительно тесной кабине батискафа с женщиной, а также памятуя, согласно давней морской примете, о том, что присутствие женщины на корабле добром не кончается. Однако все в конце концов благополучно разрешилось, и наш спуск был назначен на 10 февраля 1966 года.
Когда я неожиданно сообщила моему мужу по телефону о предстоящем спуске, то встретила яростное сопротивление. Он говорил, что, по его мнению, это мероприятие требует серьёзной предварительной тренировки. Кроме того, я забываю, что через год с небольшим мне стукнет 50 лет и вообще он категорически против, как он выразился, «авантюры».
Я пыталась его уговорить, просила не волноваться, приводя разные доводы, в частности то, сколько французских коллег хлопотало за получение разрешения для меня, объясняла, что разрешение персональное и что у меня теперь просто нет права отказываться.
Я убеждала его, что хорошо себя чувствую — ничего не помогало. Каждую ночь меня будил телефонный звонок из Москвы и продолжался долгий, утомительный разговор.
Однако, то ли под влиянием этих разговоров, то ли от моих собственных сомнений и дум, как это всё у меня получится, и, наконец, просто мысли хоть о малой, но возможной опасности задуманного эксперимента, — все эти соображения определённо нарушали моё спокойствие и уверенность в том, что я поступаю правильно.
К этому следует добавить, что это мероприятие не было включено в мои «Директивные Указания», которым полагалось следовать в течение всего пребывания за рубежом. Ведь дата спуска была мне сообщена, когда я уже была в Париже. Соответственно, я не имела разрешения Москвы на участие в этом эксперименте. Даже посольство СССР в Париже я не уведомила из-за боязни волокиты, которая, несомненно, возникла бы из-за вероятного отсутствия аналогичных прецедентов. Стандартным правилом в таком случае был запрос разрешения из Москвы. На это обычно уходило непонятно долгое время.
