В рассветной полутьме все ярче проступали черты лица – странная смесь двух знакомых лиц и что-то свое, совсем новое, что породила эта смесь и что существовало уже само по себе и называлось по-своему – Маринка Бородина.
Тамара смотрела на спящую девочку с нежностью, какую испытываешь, пожалуй, только к детям друзей молодости. Ей было приятно, что в эту томительную бессонную ночь она в комнате не одна.
Спящий рядом ребенок, дитя ее друзей, странно соединивший в себе их черты, был таким же чудом, как и всё, что творилось вокруг…
Чистый, прохладный воздух лился в окно, шевелил тонкую полотняную занавеску. Кричали петухи, то где-то далеко, то совсем рядом, под самыми окнами. От этой прохлады и петушиного крика, оттого что день разгорался неотвратимо, ее охватило счастье. Острое, похожее на то, какое она ощутила впервые в вагоне поезда, когда вдруг поняла по-настоящему, что увидит его.
Она поднялась с постели и подошла к окну. Поселок спал. Окно выходило на улицу. Вчера, в темноте, она ничего не смогла разобрать. Мелькали огни, белые стены. Поселок показался большим. Сейчас, в лучах восходящего солнца, он был таким, как есть, со своими тремя улицами, за которыми тянулись огороды. С четкой линией холмов на горизонте. На одном из холмов росли в ряд четыре больших дерева. Наверно, в действительности они были меньше, – когда-то Олег объяснял ей закон, по которому происходит оптический обман и фигуры людей и предметы, поднятые на высоту и окруженные воздухом, кажутся снизу гораздо больше.
Поселок спал. На улице не было ни души. И пусты были дворики возле шахтерских домов, густо обсаженных подсолнухами и яркими базарной дешевой красотой мальвами. Во дворах росли тонкие вишенки, они еще не давали ягод. Через дорогу, на веревке, протянутой от сарая к столбику, вбитому у крыльца, во дворике сушилось красное детское платье и две мужские рубахи. Вчера, когда они въехали в поселок и свернули в одну из улиц, Ольга сказала: «Вот его дом». Промелькнул выхваченный фарами кусок беленой стены. Ольга сказала: «Его нет дома. В окнах темно».
Где он мог быть?.. Мало ли где может быть человек.
Поселок просыпался. Во дворике, что против окна, появилась женщина в сарафане, заспанная. Она расчесывала густые темные волосы и закалывала их на затылке шпильками, которые держала в зубах. Потом она сняла с веревки красное платье и унесла его в дом. Потом появилась снова и, подойдя к сараю в углу двора, выпустила кур.
Проснулись Бородины. За дверью, в коридоре, скрипели половицы. Звякала в кухне посуда. Боясь разбудить гостью, они разговаривали шепотом.
Во дворик вышел мужчина в голубой майке. Постоял посреди дворика, скрестив на груди руки и глядя, как куры клюют просо, и вошел в дом. Он был высокий и, входя, пригнулся, чтобы не стукнуться головой о притолоку.
На улице показались люди, большей частью мужчины, одетые по-рабочему. С каждой минутой их становилось больше. Они шли окликая и догоняя друг друга. Шли все в одном направлении – по дороге на рудник. Мужчина из дома напротив тоже вышел на улицу, выкатил велосипед. Жена проводила его до калитки. На руках она держала белокурую девочку лет двух в красном платье.
В коридоре щелкнула дверь, ведущая на лестницу. Тамара посмотрела на часы. Половина седьмого.
Сергей появился на крыльце. Он был в костюме, похуже того, в котором он ездил вчера на совещание, но воротничок сиял белизной. За годы, что она не видела его, он немного располнел и раздался в плечах. Но пепельный чуб его так же пышно, как в дни студенчества, вился над высоким лбом, прорезанным двумя крупными морщинами. Нет, он мало изменился внешне. Меньше, чем Стах.
Сергей зашагал по дороге к руднику. Походка у него была быстрая. Пожалуй, слишком быстрая для начальства.
Она ждала, что увидит Стаха. Возможно, и он ходит на шахту этой дорогой. Она вглядывалась в лица. Боялась, что может не узнать его от счастливого ослепления.
С треском промчался мимо окон мотоцикл. На заднем сиденье, держась за плечи мотоциклиста, сидела женщина в мужской рубашке с закатанными до локтей рукавами, в брюках и сапогах. С рыжими косицами, переплетенными на затылке.
