Течение неба : Христианство как опасное путешествие навсегда - страница 51

Один великий, но страдавший дисграфией (часто писавший одни буквы вместо других) русский поэт должен бы был написать об этом так в своем вдохновенном стихотворении: О, война без конца и без краю…

Православная Церковь — это армия. Для армии нормальное состояние — это вести войну. Когда армия долго не воюет, она разлагается. То, что называло себя Церковью к началу XX века, — это было придавившее настоящую маленькую Церковь раздувшееся мертвое тело. Теперь Церковь освободилась из-под него. В 1920-30-е годы во всем мире произошло разделение между настоящей Истинно православной Церковью и мертвыми официальными церковными организациями, так называемыми церквами «мирового православия». Труп продолжает раздуваться и разлагаться, но уже не придавливая Церковь. В истинной Церкви осталось много проблем, но она живет и воюет. И все это только благодаря особенностям нашего времени: оно просто заставило разделить тех, кто воюет, от тех, кто разлагается. Как же тут не сказать, что наше время — самое лучшее?

К истинной Церкви важно принадлежать сразу и внешне, и внутренне.

Внутреннее бывает без внешнего только тогда, когда к этому нет физических возможностей: например, когда человек живет в очень удаленном месте или в тюрьме. Но если человек просто пренебрегает внешним, то у него не будет и внутреннего.

Внутренне принадлежит к Церкви только тот, кому нужен только Бог и не нужен никакой мир с бесами и соблазнами спокойной жизни.

Христос говорит: Мир Мой даю вам. Не так, как мiр дает, Я даю вам (Ин. 14:27). Вот тот мир, который нам нужен, и ни на какой другой мы рассчитывать не должны. Христос обещает его только тем, кто с Ним, и «не так, как мip дает» свой собственный мир — то есть не внешне, а только внутренне. Такой мир Христов имели и святые мученики, и христианское воинство… А всем остальным и во всем остальном Христос говорит то, что мы цитировали в самом начале: Не мир Я пришел принести, но меч (Мф. 10:34).

Ладно бы только исторические, но и некоторые события современности мешает понять одна распространенная церковная иллюзия: будто бы в 1920-е годы епископы Российской Церкви разделились на тех, у кого было православное сознание, и на тех, у кого не было.

Собственно, это не иллюзия, если говорить только об отдельно взятых догматических основах православия. Да, одни решили, что то, что сохранил Сергий Страгородский (возможность легального богослужения), — это и есть Церковь. Другие, православные, так не решили. Тут проходит важный водораздел, который отделяет сергианство как ересь (ересь о Церкви) от православия как веры.

Но сергианство — это ведь не только ересь, и мало кто его сразу распознал именно в качестве ереси. Я бы посчитал таковыми лишь тех, кто разорвал общение с Сергием в первые месяцы после «Декларации» (как, например, управляющий Воронежской епархией епископ Алексий (Буй), прервавший общение с Сергием еще в январе 1928 года, прежде всякого «иосифлянства» и самого митрополита Иосифа), то есть не дожидаясь, пока Сергий совершит формально канонические преступления, а просто реагируя на фактический отказ Сергия от христианства. Таких было очень немного, а большинство епископата, включая митрополита Иосифа Петроградского, порвало с Сергием только после года его церковной политики, когда он сам себя отделил от Российской Церкви своими безумными указами о запрещениях других архиереев, не подчинившихся его буйству.

Поэтому важно видеть в сергианстве и другую его составляющую, которая, разумеется, много старше Сергия Страгородского, — составляющую церковно-каноническую. Сторонники Сергия, как, например, Иларион (Троицкий) в известном письме с Соловков, в оправдание его ссылались на синодальную практику, — когда тоже попирались каноны, «и ведь ничего — не отделялись».

Именно из-за инерции синодального периода стало возможным не только само сергианство, но и отсутствие иммунитета против него у епископата дореволюционного поставления, да и у значительной части епископов тихоновского поставления. Если не говорить о догматике, а только о церковно-правовом сознании и канонах, то изначально «сергианами» были все епископы Российской Церкви без исключения — хотя и в различной степени. Во всяком случае, сергианское «каноническое» право вводилось в 1917 году почти без сопротивления, было принято консенсусом всех епископов, включая будущих противников Сергия, и лишь постепенно — в разном темпе и с разной степенью полноты — большинство епископов протрезвело.