– Господи!..
Я видел, как от него шарахнулись. Он махнул рукой – кто-то упал. Он шел вперед, орудуя кулаками, его локти ходили из стороны в сторону. Брюхом вперед Эркки наседал. Факелы поколебались. Поток расступился и сомкнулся – человеческая трясина всосала Эркки Кенёсина. Пропал он, только вопли доносились, кулаки мелькали и гасли огни. Вдруг волнение хлынуло со всех сторон, густо сжалась людская масса, тугим узлом завязываясь; и стало тускло, у меня екнуло сердце. Я на мгновение лишился слуха, а потом опять стал слышать. Сигналы машин, крики… К месту потасовки со всех сторон сбегались полицейские, целый отряд! И женщины среди них были… Они живо лезли в толпу. Поток шел и изгибался, спины и ноги колебались. Я подождал еще, надеясь, что Эркки выплеснет, мы нырнем в машину и уедем, но он не показывался. Волнение толпы усилилось. Отчетливо прозвучал женский вопль: Issand jumal![25] Если б она выкрикнула что-то другое… или хотя бы Issand!.. От слова jumal у меня в животе образовалась яма, и стало тяжело, точно она была полна мутной жижи, тины, палой листвы и прочей дряни. Повинуясь какому-то внутреннему зову, я подбежал совсем близко, из толпы на меня выскочил лысый молодчик, толкнул меня и понесся дальше, за ним второй, третий… Я шарахнулся в сторону, едва не сбили. За ними бежали полицейские. Я увернулся. Поток двигался дальше, оглядываясь на кого-то… Кто-то лежал на асфальте… Над ним стояли полицейские… Поток двигался… На меня шли люди, что-то говорили, от чего-то отворачиваясь со страшными лицами. Я пятился, уступая дорогу, пятился… пока не увидел его на дороге…
Сколько-то времени я смотрел на него, ожидая, что он пошевелится, встанет. Эркки, вставай! Но Эркки лежал и лежал, ветер трепал его волосы, и казалось, он что-то говорит и крутит головой, – я протолкнулся поближе, в надежде… сделал два шага надежды… Нет, Эркки молчал, он лежал неподвижно. Он больше не встанет, понял я и все равно никак не мог уйти, будто меня что-то не отпускало. Я даже отвезти от него глаз не мог, меня толкали, его загораживали – плечи, лица, флаги, факелы – но я видел его, только его. Это были очень тягучие мгновения. Наконец, что-то во мне переключилось, что-то отпустило. Все, сказал я себе, теперь все, надо идти. И пошел прочь, будто я посторонний и к машине, которую оставил за спиной в колонне, не имел отношения; прочь, говорил я себе, не оглядывайся; я уходил, унося с собой затвердевавшее воспоминание: фрагмент мостовой, неестественно вывернутая рука, яркий жилет полицейской, знакомые ботинки на безжизненно раскиданных ногах.
