— Дарья мертва.
— А почему мы сбежали? — удивленно спросила Вера. — Мы же свидетели.
— Чего? — заинтересованно спросила я. — Что мы видели или слышали?
Они переглянулись, и до них дошло, что ничегошеньки они не видели, не слышали и не знают.
— Вот именно! — выразительно сказала я. — А теперь представьте себе, что мы с вами там остались. Приезжает полиция, и нас начинают опрашивать, а это быстро не бывает, копаются в мельчайших подробностях жизни Лукьяновой и наших с ней отношений. Выясняют, кто ее друзья, а кто враги и так далее. Потом требуют от нас алиби на момент смерти Дарьи. И эта канитель затянется на полночи, а кое-кому — это я о тебе, Валерий, — завтра на занятия. А некоторым творческим особам — в театр.
— В театре завтра выходной, — поправила меня Вера.
— Все равно! — отмахнулась я. — А у меня еще столько дел, что голова кругом идет. К тому же я устала как собака, и мне неохота торчать в полиции, тем более что я им ничего сказать не могу — я с Дарьей даже не разговаривала ни разу. Сейчас я вас отвезу, потом на ощупь поем и завалюсь спать.
— Не надо! Мы сами доберемся, — отказался Валерий. — Метро же еще открыто.
— Не ищи приключений, — поморщилась я. — Ночное метро — не самое безопасное место в Москве. Самбо, конечно, хорошо, но от «травмата» или, что еще хуже, настоящего пистолета не защитит.
— Вы так устали, что на вас смотреть больно, — поддержала парня Вера. — Езжайте отдыхать. Ничего с нами не случится.
— Что за дети! — вздохнула я, словно была древней старухой, и протянула им деньги. — Это вам на такси. И не вздумайте отказываться или обмануть меня — взять деньги и поехать на метро. Я вас в ночь из дома вытащила, значит, отвечаю за вас и должна быть уверена, что вы вернетесь домой целыми и невредимыми.
Поколебавшись, Валерий деньги все-таки взял. Я высадила их возле станции метро, где была стоянка такси, и позвонила Ковалевой:
— Где вы, Александра Федоровна?
— Я-то у Анечки, а вот где тебя черти носят? — сквалыжным тоном спросила она.
— Уже еду!
— Тогда я ставлю котлеты и картошку жарить, как раз к твоему приезду готовы будут.
И действительно, когда она открыла мне дверь, в нос ударил чарующий аромат нормальной человеческой пищи — я чуть слюной не захлебнулась. Да и порядок в доме Александра Федоровна навела, а не только осколки и черепки вымела, словом, квартира снова приобрела жилой вид. Упав в кухне на стул и оглядев стол, я чуть не застонала от предвкушения неземного блаженства, потому что хотела не просто есть, а жрать! Ковалева сидела, пригорюнившись, напротив меня и чуть ли не со слезой во взоре наблюдала за тем, с какой скоростью опустошается тарелка. Несмотря на то что она щедрой рукой наложила мне явно лишку, я смела все! Правильно говорят: «Мужик ест, пока наестся, баба ест, пока все». Расплывшись по стулу, я осоловело смотрела на большую чашку крепкого сладкого чая с плавающим на поверхности кружочком лимона и ждала, пока в моем желудке появится для него место.
— Новости какие-нибудь есть? — спросила меня Ковалева и этим вернула в относительно вменяемое состояние.
— Хороших нет, — безрадостно вздохнула я и сообщила ей подробности.
— Прости меня, господи, но что-то я особой скорби по Воронцову и Лукьяновой не чувствую, — честно призналась Александра Федоровна. — Да и Борьке по маковке совершенно заслуженно настучат. Он после того, как ты уехала, чуть в истерике не бился, а потом нажрался как свинья и его домой отвезли.
— Еще бы он не нажрался, если понял, что такое ничтожество, как Воронцов, отымел его грубо, цинично, неоднократно и в извращенной форме, а теперь он же должен будет за это расплачиваться. И Борька ваш пока еще даже не представляет себе всех последствий того, что он натворил. Как я поняла, всепрощенчеством Гогуа не отличаются, так что слезы и позор Тамары Томасовны отольются ему сторицей.
— И что ты дальше собралась делать? — спросила Ковалева.
— Пока не знаю, подумать надо, а у меня башка уже ничего не соображает.
— Тогда иди спать, а я тут приберусь. Оладушки на завтрак будешь?
— Александра Федоровна! — Я молитвенно сложила руки на груди. — Вы теперь и мой тоже ангел-хранитель!
