Те, кто до нас - страница 4

Наверх вела пологая, с блестящими перилами, светлая деревянная лестница, устланная голубой ковровой дорожкой — никогда я после такой красотищи не видал, — и, похоже, она меня успокоила, да и ухо ведь совсем не болело. Так что, протопав валенками путь по голубой ковровой речке и увидев доктора, я почти радостно крикнул ему:

— Здравствуйте!

Он снял пенсне, это такие очки без дужек, неизвестно, как они и держатся-то на носу, и спросил, с интересом вглядываясь в меня:

— А не боишься?

Я, видать, замер, соображая, и он прибавил:

— Тараканища-то?

И вдруг доктор ухогорлонос смешно пошевелил мне своими усами. Будто маленький самолет покачал крыльями. Я освобожденно засмеялся. А он пошевелил усами еще раз и еще.

Только теперь я оглянулся. Конечно, я сразу понял, что попал в необыкновенное место, но не чувствовал себя свободным, а был скованным, сжатым, как всякий человек перед неведомым испытанием. А теперь эта несвобода рассеялась, словно туман, и, глубоко вздохнув, я оглянулся.

Под потолком сияла огнями удивительная люстра — тележное колесо, только очень черное и лакированное, и по кругу — керосиновые лампы, но внутри них не фитилек, а электричество, а посреди колеса огромная лампа, и в ней полно огня — что там за лампища?

На полу лежали пушистые толстые ковры, они утыкались в две сверкающие белизной кафельные печи. Но это еще не все и не самое главное!

На стенах висели большие и маленькие застекленные коробки! А в них — бабочки! Красные, синие, зеленые и желтые, большие и маленькие, в полосочку и крапинку — нет и пары одинаковых! То, что таких бабочек не видывал я — дело понятное, но их не видала и мама, потому что она охала и причитала, как будто, как будто… Даже и не знаю, — как!

И тут вдруг я произнес:

— Вы их поймали в Африке?

Доктор стоял с мамой, что-то, видать, разъяснял ей, но на мой вопрос сразу обернулся и искренне поразился:

— Да ты-то как догадался?

Я пожал плечами. Ведь Лимпопо, Айболит, да если уж на то пошло, и Тараканище, существовали в моей головенке не как бесстыдные фантазии, но самая настоящая живая реальность. И если уж там летучие мыши на крыше платочками машут и пляшут, так скажите на милость, почему бы в Африке и не летать таким бабочкам, как у доктора?

— И в Африке, — кивнул он в ответ на мое удивление, — и в Европе, и в Азии. Жаль только, в Америке мне не довелось побывать. Особенно в Латинской.

Мама всплеснула руками:

— Так вы в Африке бывали?

— Не без того, — засмущался доктор и пояснил: — Ну, да это давно было, до революции, и совершенно в научных целях.

Последние слова, про научные цели, он проговорил очень поспешно, как будто давно их разучил, да и предназначались они не нам с мамой. Нам-то это было все равно. Главное — человек был в Африке! И поймал там этих бабочек!

Но ведь таращиться вокруг себя не станешь бесконечно. Чтобы все разглядеть, понадобилось бы мне, наверное, дня два или три, но мы же не у себя дома. Доктор торопится. У доктора дела. И мы пришли на прием.

Не стану хвастаться, будто я вел себя по-мужски, по-взрослому. Когда он усадил меня в особой белой комнатке на нервом этаже, предназначенной для пациентов, резко придвинул от стены яркую лампу на какой-то решетчатой раздвижке и снова взглянул на меня блестящим огромным глазом, внутри которого я увидел самого себя — маленького, съежившегося, уменьшившегося в тысячу раз, мне стало не по себе, я захныкал, и маме, моей дорогой, милой, любимой маме пришлось взять меня на руки, как маленького.

Напрягаясь всем своим малым телом, я вдруг услышал, что музыка стихла, и на меня опять накатил страх: я понял, что взрослые, даже мама, опять меня обманывают.

Доктор больно оттягивал мочку моего уха, светил в него своим отражателем, чего-то крякал, мякал и вообще напускал на себя всяческую строгость.

Потом встал, снял с головы обруч, выключил верхнюю люстру, отошел к умывальнику и под шипучую водопроводную струю, стоя к нам спиной, сказал, что опасность миновала, нужна еще неделька-другая тепла, отсутствие сквозняков, чтобы не ходил я в мокрой обуви, мылся водой комнатной температуры, а на прощанье мне отомстил, спросив, все так же, из-за своей собственной спины, у мамы про меня: