Сквара смущённо опустил голову:
– Учитель… почему слабодушие?
Ветер усмехнулся:
– Ты, дурак, мать любил?
Сквара чуть не ответил «А я и сейчас люблю», но лишь молча кивнул.
– Когда она тебя полотенцем охаживала, ты неужто смеялся и дерзословил?
Сквара молча нахмурился.
– А мы, провинившиеся столь тяжко, что Владычица нас покарала Бедой… Мы, стало быть, поём, пляшем да слушаем скоморохов, – продолжал Ветер. – Когда наконец покаемся, оставим Мать обижать?
– Учитель, – тихо и робко проговорил Ознобиша, едва ли не впервые обратившись к источнику. – Мы же… мы шутим и смеёмся временами… а ты нас не ругаешь…
О том, что Ветер сам, бывало, смеялся, сирота упомянуть не посмел.
– Не ругаю, – кивнул котляр. Зорко посмотрел на Ознобишу. – Я тоже порой недолжным радостям предаюсь, ибо я слаб. Я всего лишь воин. Правы перед Владычицей только святые жрецы, благочестные ревнители наши… А с вас, ребятни, что взять?.. Я от вас и не требую безгрешного поведения. Долог путь к правде, я видеть хочу, как вы первый шаг делаете. А вы, сколь я ни бейся, по сторонам всё шарахаетесь.
Ученики переглянулись, приподняли верстак вместе с сидевшим на нём Ветром, поставили на прежнее место.
Источник вдруг вскинул голову, посмотрел на ребят хитро и весело.
– Велика премудрость Владычицы, – сказал он. – Порно же состоялась наша беседа! Невдолге я жду приезда… нет, не скомороха, конечно. Просто гудилы. Отменно даровитого, впрочем. Он вас наставлять будет.
Мальчишки притихли, стали переглядываться. Иные недоумённо раскрыли рты. Сквара засветился было, но тут же свёл брови: в чём подвох?
– Учитель… воля твоя, – первым подал голос смелый Хотён. – Ведь он… Ты сам сказал… Воспретила…
Ветер улыбнулся:
– Я также сказал, что мы воины, а не святые жрецы. Наши орудья могут потребовать малого греха ради того, чтобы остановить грех больший… Вижу, Зяблик, ты уже догадался. Я прав?
– Ну… то есть я… учитель, воля твоя, – робко проговорил Ознобиша. – Я лишь подумал, что люди… не чтущие заповедей Владычицы… сами гудильщика всюду позовут. Куда иначе не войдёшь ни силком, ни любком…
Ветер наградил его оценивающим взглядом.
– А по рукам не признают? – усомнился Хотён.
Все посмотрели на свои руки. От воинского труждения, от постоянных ударов почти у каждого запястья стали заметно широкими, на локотницах разрослись мышцы.
– Притаить можно что угодно, – отмахнулся Ветер. – Заставить, чтобы не вглядывались.
Бухарка наморщил лоб:
– Как заставить, учитель?
Глаза источника лукаво блеснули.
– Кому догадка пришла?
Ознобиша на всякий случай придвинулся к Скваре. Потупился, бормотнул:
– А сделать, чтобы смотреть было противно…
Засмеялись почти все, кроме Ветра.
– То-то, – сказал он. – Вижу, начинаете мозговать! – И докончил: – Подобных игрецов мы называем попущениками, ибо Владычица милостиво попускает им ради нас. Я хочу, чтобы с новым наставником вы были почтительны и послушны. Таких у нас мало, а живётся им и кроме вашего озорства нелегко.
Сквара безнадёжно сбился со счёта. Всякий раз, когда ему казалось, что стрела должна была оказаться последней, у старших находилась ещё одна. А потом и ещё…
На снежный городок посреди лесной расчистки падали ранние сумерки. Сквара, затянутый в плотный войлочный, обшитый кожей лузáн, метался от стойкá к стойкý, пытался приблизиться к стрельцам. Получалось плохо. Беримёд – из тех, кто в брошенный снежок попадает. Лузан против такого не оборона. Беримёд в броню мишенит из милости: захочет, влепит на выбор хоть в глаз, хоть в паховину, поди увернись. Белозуб тоже когда-то был отменным стрелком. Теперь он водил головой, привыкал целиться одним глазом. По мнению Сквары, это делало его ещё страшнее. Учитель предупредил: сегодня иные стрелы могут быть боевыми. А что хуже боевых стрел, летящих как попало?..
Они снова загнали его за обледенелую стенку. Спасаясь, Сквара кубарем нырнул под защиту промороженных глыб. Одну стрелу он услышал. Пропев совсем рядом, она до половины ушла в твердокаменный снег. Без железка на комлике так не воткнулась бы. Вторую, тупую томарку, Сквара почувствовал. Ох почувствовал!.. Ребро гадко хрустнуло: костяной напёрсток наконечника уклюнул сбоку, где не прикрывал тела лузан. Это Беримёд поймал на лету, издёвочно сбил кувырок. Сквара прокатился брошенной куклой, кое-как собрал руки-ноги, едва не заплакал от обиды и злости.
