Полтора века назад – в общем, давным-давно – цари Андархайны решили распространить свою державу на север.
Левобережье особо не противилось воеводе Ойдригу, пришедшему из Шегардая. Тогда-то левобережников стали величать гнездарями, ибо следующее поколение с колыбелей принадлежало царям. Теперь они хвалили мудрость праотцев. Радовались мирному порядку жизни под сильной, хотя и чуждой рукой.
А вот на Коновой Вен андархи так и не прошли. Давняя победа подарила племени, оставшемуся свободным, назвище дикомытов.
Злые языки утверждали, будто ойдриговичей остановила Светынь, прогнали ранние и жестокие холода. Конечно, на самом деле было иначе. Враг не испугался ни морозов, ни студёных стремнин. Ему показали путь непреклонные воеводы вроде того, о ком пел песню Кербога. И ратники, шедшие в бой не по приказу властителя, возжелавшего славы. На Коновом Вене от века не строили крепостей для защиты от чужеземцев. И строить не собирались. Крепость может снести Беда, исподволь расточить время… а люди пребудут. Люди, которые ладят избы, рожают детей, пляшут, дерутся, мирятся, ссорятся, играют на кугиклах и гуслях…
С того славного времени повёлся на Коновом Вене обык биться стенка на стенку. Ради совокупной гордости дедов, ради совокупного мужества внуков. Стеношные бои творились на больших купилищах, четыре раза в год, во дни, когда Боги особенно чают от смертных участия во вселенских делах.
Боёв ждали, к ним готовились. В каждой деревне мужики от безусых до седых, а бывало что и смелые бабы, ревновали в стенку попасть. Пусть видят Земля в снегу и Небо за тучами: не оскудел Коновой Вен. По-прежнему лютояр, по-прежнему никого не боится и ничего не забыл!..
Достойных стеношного братства выбирали и испытывали более древним уставом – на Кругу.
В Твёрже Круг рядили на одном из спускных прудов, на ровном, просторном заснеженном льду. Зрители устроились по высокому берегу, бойцы собрались внизу. Светел с дедом Игоркой стояли отдельно. Светел отчаянно стискивал гусли, спохватывался, прятал в рукава пальцы, быстро немевшие на морозе. Было страшно до щекотки и трепыхания в животе. Схлестнуться на Кругу с таким же прытким мальчишкой и от него получить – куда ни шло. Там всяк силён и каждый ищет на себя более сильного… А тут!..
Три последние ночи Светелу снилось, будто он вышел на лёд, взял гусли и… заиграл не то. Спутал песню. Хватился, приглушил струны, начал всё заново… и снова ошибся. Вместо наигрыша под драку завёл Скварину колыбельную, да с жестокими Кербогиными словами. Опять заглушил гусли… вспомнил наконец, как нужно было играть, ударил по струнам… а струны-то возьми и порвись…
Зря ли дед Игорка сперва учить его не хотел!..
Этот сон всякий раз сгонял Светела с тёплых полатей, заставлял одеваться, брать чехол с гуслями, уходить в ремесленную. Там он зажигал светец и перебирал струны, пока не возвращалась уверенность, а гусли сами не начинали подсказывать пальцам. Они были ещё дедушкины и знали, конечно, куда как побольше неопытного гусляра. Такое знали, до чего ему, если ума хватит, лишь предстояло дойти…
Светел пытался наигрывать, сколько себя помнил. Тянулся за гораздым братом, вспыхивал и бросал: не получалось. Во всю душу взялся только в минувший год, когда остался старым гуслям вроде первого наследника. Это ж нехорошо, когда прерывается след. Много теперь Светел делал такого, что надлежало бы брату.
Сегодня ему казалось, будто ещё и Сквара смотрел на него, нескладёху, и от этого было вдвое страшней.
Он даже отца не сразу найти взглядом сумел. Лица сливались, в ушах билось, гудело… Жог Пенёк сидел наверху, на коробе с рукавицами. Приметив, как затравленно озирается сын, лыжный делатель помахал ему. Светел вроде приободрился.
Разбивалы, коренные бойцы, среди которых ходил когда-то и Жог, покамест в дело не рвались. Пошучивали, посмеивались, подталкивали один другого плечами. Дойдёт черёд и до них.
Первой, предваряя взрослый задор, на лёд высыпала ребятня. Самые младшенькие, что ещё волос не плели. Им всё равно оказывали уважение, да не меньшее, чем главным бойцам.
