Светел сперва только понял: лис был чужой. Опёнок знал всё зверьё в своей круговеньке. И волков, и лосей с дикими оботурами, и воронов, и лисиц. Пересчитывал уцелевших на оттепельных полянах, оставлял угощение. Этот был незнакомый. Притом не рыжий, а чёрно-бурый в красивом густом серебре. Светел покосился на Зыку, свернувшегося под боком. Кобель даже головы не приподнял. «Не чует… Совсем постарел! А тебя, братец, и покормить нечем, ты уж прости…»
Странное чувство заставило присмотреться. Светел вздрогнул. В зелёных глазах лиса светился несомненный разум. Дремучий, по-лесному суровый… но при всём том не чуждый смешинки, даже ехидства.
«Ты, шпынь-голова, от рук отбоиш, перед кем взялся о Грозе поминать?»
«Батюшка Вольный… – догадался Светел. – Прости, батюшка, я… чтобы не в обиду тебе…»
«Верни солнце!»
Голос прозвучал внятно, как наяву. Светел хотел говорить ещё, но в это время позади зашуршало, проскребло. Из-под елового шатра задом наперёд вылезал Жогушка. Светел невольно повернул голову. Когда вновь посмотрел, лиса не было.
– Вот! – похвастал малыш.
Он выбрал для новой бабкиной куклы комлик молодой ёлочки с целой пятерью боковых корней. Вроде ничего особенного, но если чуть наклонить… опереть на отломки… обложить волной белой шерсти, побрызгать крепкой водицей из рассольного кипуна… – и сядет шитая росомаха на индевелый лесной выворотень, от настоящего не поймёшь.
Светел похвалил Жогушку, сказал:
– Лис приходил.
– Лис? – огорчился братёнок. Самое занятное вечно норовило произойти без него.
«Лис, да не простой. Мал ты ещё с таким толковать…» Светел хорошо знал, чем отвлечь малыша.
– Я тебе про ёлку сказывал?
– Расскажи!
Светел снова положил пальцы на струны.
– Как-то лесом шёл человек, приминая лыжами снег… – снова нараспев, по-скоморошьи повёл он речь. Усомнился, даже примолк. Им со Скварой бабушка Корениха сказывала про охотника, но Светелу упорно виделся беглый пленник. Воевода из песни Кербоги, всё-таки одолевший последние вёрсты… ну, почти все. Светел задумался, смеет ли продолжать на свой лад, но суть сказа вроде бы не менялась, поэтому он решился. – Взголодал, замёрз, сбился с ног, добрести до дому не мог. Вовсе одолела метель – ан заметил старую ель. Под корнями хвоя гнездом: вот тебе, усталому, дом! Куколь на лицо натянул – и как будто в зыбке уснул…
Жогушка сосредоточенно слушал, шевелил губами, запоминал.
– Утром он и глаз не протёр, – продолжал Светел, – слышит ёлок над собой разговор. «Жизни исчерпался родник, – говорит древесный старик. – Долго длил я дней череду. Вышел срок – сегодня паду!» – «Ты ещё вчера занемог, – отвечает юный росток. – А метель-то выдержал всё ж! Может быть, ещё поживёшь?» – «Мне и след бы рухнуть вчера, потому – настала пора; я подвинул веху конца, чтобы приютить беглеца!»
Воевода Кербоги всё же вкрался в рассказ. Светел быстро глянул на брата. Жогушка сидел приоткрыв рот, голубые глаза сияли предвкушением.
– Встал наш путник, отдал поклон… Сделал шаг – послышался стон! Где была в ночи колыбель – рухнула старинная ель…
Жогушка сглотнул. Брови, прямые, длинные, подвижные, сползлись домиком.
– Всё не так было, – вытолкнули дрожащие губы. – Он то дерево выручил… сошками подпёр…
Светел хотел утешить братёнка, но сам вспомнил две ёлки Левобережья, росшие, поди разбери, из одного корня или из двух. Увидел вдруг, как одна падает… та, что больше и старше… падает, надеясь младшую защитить…
Он мотнул головой, решительно ударил по струнам.
– А вот рассмешу!
Жогушка шмыгнул носом. Неуверенно улыбнулся.
Светел приласкал пальцами гусли, прислушался. Подкрутил шпеньки, добиваясь нового, весёлого лада. Вновь попробовал струны, проверил, как зазвучали. Грянул уже во весь мах, запел.
Вот что было в годы стары:
Жил у нас в деревне Сквара.
Жил при нём братище Светел,
Что поёт вам песни эти,
Ну а самый славный брат
Вовсе не был и зачат.
Жогушка засмеялся. Захлопал в ладоши. Этот сказ он хорошо знал и всегда радовался ему.
Как-то Светел разболелся,
Лютым жаром возгорелся,
В избяном тепле у печки
Он истаивал как свечка,
Весь ослаб, изнемогал,
Маму с бабушкой пугал.
