– Нищей самоделке не место рядом с царской наградой, – процедил усатый витязь, подошедший из глубины зала. Он казался на кого-то смутно похожим, но на кого, смекать было некогда. – Сними живо, малыш, не срамись перед праведным государем!
Ознобиша жутко побелел, вскочил, прянул прочь, схватил левой рукой правую. Натянул рукав на самые пальцы.
– Нет! – выдохнул. – Не сниму!..
Боярин шагнул вперёд, встопорщил усы:
– Живо, щенок…
Ознобиша судорожно прижал запястье с плетежком к животу:
– Руку режь, не сниму!
Витязь удивился:
– Будто не отрежу?
– Оставь его, – велел с трона царевич.
Боярин зло оглянулся, мгновение помедлил… кивнул, покоряясь. Ознобиша снова начал дышать, с надеждой поднял глаза.
– Подойди, друг мой, – повторил Эрелис. – Что за оберег ты так рьяно хранишь?
Сирота пробежал мимо поражённых ужасом наставников, снова опустился на колено. Показал руку. Царевич уважительно присмотрелся к Сквариным искусным узлам, даже пальцем тронул. Ознобиша вдруг увидел, что руки наследника были сплошь в рубцах и мозолях, а взгляд – вовсе даже не рыбий.
– Памятка, стало быть? – догадался Эрелис.
Ознобиша едва не начал икать, но справился.
– Это… из верёвки, на которой… мой старший брат умер…
Болт Нарагон перестал слушать. Насельники дремучего Левобережья уступали в грубости лишь дикомытам. У них, говаривали, старшим сыновьям было принято отделяться, а младшему – сидеть на корню, блюсти родительский дом. С гнездаря станется променять царский дар на верёвочный витушок. А царевичи вроде Эрелиса будут вознаграждены тем, что их вовсе чтить прекратят.
К Ознобише сзади подошёл учитель Дыр.
– Государь, – выждав взгляда Эрелиса, склонил голову темнолицый южанин. – Дозволь предложить тебе ознаки иных дарований нашего ученика. Он неплохо запоминает стихи, с ним давно уже никто не конается в читимач…
Эрелис кивнул. Потёр пальцем висок.
– Читимач – благородное развлечение для ума, призванное учить полководца дальновидности в искусстве войны, – проговорил он как прежде неторопливо. – Увы, пока оно представляется мне всего лишь переливанием из пустого в порожнее… хотя, тут ты прав, весьма изощрённым.
Невлин засмеялся первым, учителя почтительно подхватили.
– А вот красный склад я бы послушал, – продолжал Эрелис. – Не припомнишь ли, друг мой, приличной сему дню бывальщины о благородстве древних времён? Я уверен, здесь и гусли найдутся.
Ознобиша пришёл в ужас, покосился на скромную рукодельницу… вспыхнул: «Царевна Жаворонок! Это было в горестный год… Уберечь её воитель не смог… не смог… потому что…»
– Государь… позволь слово сказать?
– Говори, друже.
– Государь, – начал Ознобиша. – На воинском пути сказывают, что по стари́нам котла лучшие охраняли. Вот погляди, сделай милость… Я стою между твоими рындами и тобой, а они в ус не дуют. Будь я злой подсыл…
Эрелис задумчиво оглянулся на свою стражу. В его взгляде Ознобише почудилась насмешка. Зато рука молодого боярина поползла к ножнам:
– Такими убийцами мы пол подтираем да в сточную канаву мечем!
– Мальчишка прав, – неожиданно вмешалась Айге. Перебить никто не решился, даже усатый обидчик. Источница подошла к престолу, остановилась на ступеньке, весело оглядела охрану, кивнула. – Теперь вот ещё и меня до царевича с царевной невозбранно пустили… На что они вообще тут стоят, если всякий, кому не лень, подойти может?
Она показала ладони. В каждой лежало по ножику, маленькому, но наверняка смертоносному. Никто не пошевелился, лишь Невлин сдавленно ахнул. Айге покачала головой, убрала оружие.
Царевич ответил неожиданно спокойно:
– Я могу постоять за себя и за сестру.
Айге улыбнулась кошке, протянула руку, почесала пальцем белое горлышко.
– Ты мал и глуп, – сказала она Эрелису. – Можешь, конечно… Мало тебя Космохвост за уши драл.
– Госпожа Айге, – запоздало откашлялся Невлин. – Осмелюсь напомнить, перед тобой третий наследник державы. Стоит ли так выговаривать ему в присутствии простолюдья?
Источница лукаво подняла бровь:
– Простолюдья? А я так поняла, здесь всё добрые друзья собрались, имеющие к царевичу подхожденье!
Она вдруг перестала улыбаться, голос хлестал кнутом. Ознобиша отметил, как тотчас притихли девчонки, съёжились под куколями широких плащей, а боярин Болт, кажется, оставил мысль поискать к ним «подхожденье». Царевич задумчиво слушал. У царевны кончился уток, она мотала новый и глаз по-прежнему не поднимала.
