Удостоверившись, что все его поняли, Ветер посмотрел на двоих соперников и вдруг подмигнул:
– Так вот, дело вовсе простое. Украдёте у неё из печки печенье, принесёте сюда. Кто первый управится, тот молодец.
Сквара и Хотён снова обменялись быстрыми взглядами – с вызовом и задором.
– Бабушке обид не творить, дом не ломать, – строго предупредил Ветер. – Сведаю – накажу. И помощников с собой не водить, незачем… Да, вот ещё: она знает, что вы покушаться придёте, и загодя сердится.
Он продолжал улыбаться. От этого воровской подвиг, предстоявший лучшим ученикам, выглядел праздничной забавой вроде лазанья на высокий столб за подарком. Правда, если подумать, ходка за солью или даже ловля кабального с его ослабленным самострелом оказывались как-то верней. Ребята смеялись над избранцами, от щедрой души давали советы. Однако взабыль оказаться на месте двоих крадунов никто не желал.
Шерёшкин домик стоял опричь остальных, словно отмещённый совокупной нелюбовью шабров. А в остальном деревушка немного даже смахивала на Твёржу. Ледяной вал, ухожи, рыбные да птичьи пруды… В тёплом озере, впродоль которого дугой выстроились избы, время от времени вспухал зеленоватый пузырь. Вскипал, прорывался – и дети, ждавшие на берегу, с визгом улепётывали от аршинного буруна.
Как в Твёрже, здесь не отгораживались друг от дружки, жили открыто. Только Шерёшкину избу, чёрную, вросшую в землю, окружал такой же ветхий заборчик. Сквара долго рассматривал косой плетень, примеривался к работе. Потом убежал в лес, приволок охапку жердей, взялся за дело. Благо без топорика и лопаты он отроду никуда не ходил.
Начав у калитки, он вытащил десятка полтора кольев, годившихся только в печку, заменил новыми. Обожжённые комли входили в землю прочно и радостно. Сквара заплетал их хворостинами погибче, дело спорилось. Он, оказывается, даже не представлял, до чего стосковался по домашней работе. Дорвался вот – и кто б его теперь отодрал! Надо будет ещё на крышу залезть, шелом посмотреть, тоже небось гнилой. «Самому бы только в избу со стропилами не провалиться, взаправду дом не порушить…»
Он добрался уже почти до угла, когда из дому выглянула хозяйка.
Оглянувшийся Сквара тут же испугался за бабку. Теснины крыльца были не моложе тех, что разошлись под ним у входа в Мытную башню. Впрочем, сухонькая Шерёшка стояла себе, не проваливалась, только вместо обычной сошки держала в руке метлу.
– Здравствуй, бабушка, – поклонился Сквара, опуская топор.
– За печеньем пришёл? – неприветливо осведомилась та.
Сквара ответил по-андархски:
– И за печеньем тоже, добрая госпожа.
Лыкаш вызнал у всеведущих стряпок, будто Шерёшка вела свой род из столицы. Но если была у Сквары надея умаслить её фойрегским разговором, то зря. Старуха лишь сморщилась.
– Как пришёл, так и уйдёшь! – упорно на языке Левобережья, словно отказывая ему даже в таком праве на общность, прошипела она. Пристукнула черенком метлы, скрылась в избе.
Сквара пожал плечами, взялся за угловой кол, для которого припас самую толстую и прочную жердь. Выговор у него был отменный, он это знал. Когда Светел только-только стал ему братом, родители очень боялись, как бы малыш не забыл на чужбине отеческого языка. Поэтому за каждое слово правильной речи Сквара брал в отплату андархское. Сперва потешались, после стали болтать…
За пределами зеленца падал снежок, внутри моросило. Сквара давно сбросил кожух, работал в одной тельнице. Бегал за прутняком и возвращался, не успевая остыть.
К середине второго прясла старуха вышла опять.
– Всё колотишь, охаверник? – зло спросила она. – Поди прочь, не дам тебе ничего!
– Бабушка, у тебя рядом с крыльцом чихнуть страшно, – отозвался Сквара. – Скажи, где теснин взять, я подновлю…
Она захлопнула дверь.
К вечеру на приободрившийся заборчик стало можно смотреть не краснея. Сквара высушил рубашку над костерком, на котором обжигал колья. Снёс остатки гнилья в бабкин дровник и, пока свет позволял, стал точить неразлучный топор.
Шерёшка вновь не усидела в избе. Обошла плетень, придирчиво потыкала палкой, подёргала колья. Мрачно сказала:
– Ночевать не пущу, не надейся. Не звала я тебя.
