Почти в точности как на рубашке дивной и покалеченной книги.
Пальцы на заледенелой скобе сводило болью от холода и напряжения.
…А Лихарь был ну вылитый тать у никому неведомой могилы в лесу. Разбил несчастного путника, тайком схоронил – и, побуждаемый занозой страха в давно очерствевшей душе, натаптывает к могиле тропинку. Не дознался ли кто, не потревожил ли зверь, не поднялся ли зарытый на отмщение погубителю…
От скобы начала отделяться сосулька. Сквара хотел подхватить её, тонкая льдинка выскользнула. Упала, разлетелась по камню.
Это был всего лишь тихий, вполне естественный звук, но Лихарь вскинул голову, повернулся… Сквара на миг увидел его глаза, светлые и свирепые. Стень смотрел прямо туда, где за волосяной щелью таился в темноте дикомыт. Потом его подвела вережёная нога. От неловкого движения рана дёрнула болью. Лихарь поморщился, удобнее переставил на столе ладони… и «Умилка Мораны», спасая Сквару, первой съехала на пол. Да ещё обрушила с собой остальные, заодно истирая следы недолжного любопытства.
Когда стих шум падения, за тайным лазком уже никого не было. Сквара летел по жёлобу в ворохе снега, вслепую хватая скобы и временами промахиваясь.
Остановила его вода, плескавшая внизу.
Только выбравшись в подтюрьмок, он обратил внимание на угловатую тяжесть за пазузой. Запустил руку, вытащил «Читимач». Он и не помнил, как припрятал его.
Всё тело противно дрожало, Сквара всхлипывал и никак не мог отдышаться. Сев у светильника, он некоторое время тупо разглядывал подмокшую книгу. Ну вот куда её теперь?.. А главное, на что?..
На другое утро после того, как дикомыт при белом свете дня обошёл оружного самострелом Лутошку и привёл его, недоумевающего, на петле, – ловить кабального выпустили Порошу. Тот вернулся посрамлённый. А после – и Хотён с быстроногим Бухаркой. Кабальной ликовал, пересчитывая иверины. Рассерженные Лихаревы назорки понесли обиду наставнику.
– Кугикальщик в самый первый раз так лихо управился, потому что рыжак подвоха не ждал!
– Какого подвоха?
– Ну… с оборванным следом!
– С мешком на голову!
– А теперь ждёт!
Стень выслушал жалобщиков. Нашёл их слова не вполне праздными. Ударил челом источнику, спрашивая совета.
Ветер пожал плечами, наново послал Сквару в лес.
К полудню дикомыт явился приплясывая и с пленником на тяжёлке. Лутошка плакал от злости и унижения. Он опять только понял, кто переимщик, когда его связанного не стали лупить.
Тогда лихаревичи повадились болтать, будто дикомыт и кабальной сговорились.
– На обиженных воду возят, – сказал им Лыкаш.
После первой удачи с красной солью Инберн его заметно приблизил, отчего Воробыш пригрелся и обнаглел.
– Так вы попросите господина учителя, – ехидно посоветовал Ознобиша. – Пускай вас за Скварой пошлёт.
Верзилы надвинулись, засопели. Прибить бы слишком умного недомерка, да потом горя не оберёшься.
– А что, вдруг поймаете? – глядя честными глазами, продолжал меньшой Зяблик. – Тогда – Сквару за вами…
Они с братейкой были уверены, что Ветер скоро назовёт Ознобишину долю. Да непременно за утренней вытью, когда все сядут к столу. Входя в трапезную, оба трепетали. Против ожидания, источник подозвал к себе Хотёна и Сквару.
– Вы – двое лучших учеников, – объявил он громко. – Наши с Лихарем становики. Поэтому за солью на кипуны, как все, не пойдёте. Вам – дело иное.
Обширная трапезная сдержанно зашумела. Гнездарь с дикомытом друг друга вовсе не привечали. Возможно ли, чтобы Ветер надумал их сдружить за общей работой? А вдруг он решил устроить им состязание, выбрать первого из двоих?
Лучшие уноты быстро переглянулись. Разом ударили поклоном источнику:
– Учитель, воля твоя!
Лихарь, впервые покинувший своё жильё ради места за верхним столом, угрюмо поглядывал на обоих. Он сидел косо, привычно стараясь меньше опираться на левую половину. Ему наверняка было больно и всё время казалось, будто ученики его тайком передразнивали.
Ветер подождал, пока стихнет ропот. Улыбнулся.
– На дальних выселках, – сказал он, – живёт одна бабушка. Вы все её хорошо знаете…
Ребятня зашумела громче. Конечно, они смекнули, что речь шла о Шерёшке. Время от времени старуха появлялась в крепости с коробком сладкого печенья, одуряюще пахнущего маслом, пряностями, мёдом. И почти каждый раз хоть кому-нибудь да перепадало Шерёшкиного костыля. Склочной бабке, верно, казалось, будто разбойные недоросли метили отобрать у неё коробок, сожрать лакомство без всякого чину.
