Вздрогнули и люди, и кони. Степняки, остановившиеся на полпути между лесом и замком, невольно отшатнулись назад. Дернувшись от резкого движения, бунчук на копье сигнальщика еще раз окропил мокрым снегом лицо шрамолицего предводителя.
Двум всадникам впереди пришлось хуже: их осыпало не холодным влажным пухом. Триста шестьдесят пять стальных шариков и осколки корпуса «S. Mi.35» не оставляют никаких шансов в радиусе двадцати пяти метров. И доспехи от такой смертоносной сыпи не защищают. Оба разведчика целиком попали в зону поражения. Нашпигованные металлом с ног до головы, всадники рухнули наземь вместе с лошадьми.
И это было только начало.
— Фойер! — пронзительный крик-команда разнесся над обманчиво сонным замком.
На стены не выскочили воины, из распахнутых ворот не ринулась вражеская конница. Ударили стрелки. Сразу, одновременно. И вовсе не стрелами на излете.
Первую пулю снайпер вогнал точно в шрам предводителя степняков. Тот как раз поворачивал коня к лесу и подставил под выстрел левую — обезображенную половину лица. Вторая пуля пробила шлем и череп растерянного сигнальщика с конским хвостом на копейном древке. Третья настигла самого проворного всадника, уже гнавшего лошадь к спасительным деревьям. Конечно, ни щит, заброшенный за спину, ни чешуйчатый панцирь его не уберегли.
На угловых башенках зарокотали пулеметы. Пулеметчики начали с задних рядов, отсекая остальным кочевникам дорогу обратно. Невидимая, но непроходимая завеса смерти опустилась между лесом и степными воинами.
В воротах тем временем появились автоматчики. Вступил в бой минометный расчет. Укороченный и облегченный — специальная разработка для диверсионных групп — 80-миллиметровый «kz. s. G. W. 34» уже посылал через стену с внутреннего замкового двора осколочные «Wgr. 38». Мины-гранаты падали с пронзительным свистом, взрывались, вспучивая снег и землю.
Таков приказ: не считаясь с расходом боеприпасов, расстреливать всех и вся, кто приближается к замку. Ни потенциальный союзник, ни противник — никто не должен уйти. Слишком велик риск. Слишком опасна преждевременная утечка информации. Утечка может сорвать весь график выполнения миссии.
Это длилось недолго. Интенсивный обстрел прекратился, едва начавшись. Смолкло эхо. И вновь — тишина… И заляпанный кровью снег. И трупы людей и животных. Полсотни человек, полсотни лошадей. Прорваться к лесу не удалось никому.
Теперь оставалось самое неприятное. Добить раненых. Закопать тела. Уничтожить следы боя. Следы расстрела, если уж быть точнее.
Отделение автоматчиков прочесало окрестности. Солдаты быстро нашли и раненых, и небольшой табунчик низкорослых степных лошадок. С ранеными не церемонились. Лишние лошади тоже сейчас были не нужны: негде держать, нечем кормить, некому ухаживать. А приказа экономить боеприпасы по-прежнему не поступало. Короткие автоматные очереди вновь вспороли тишину куявского леса.
Налетевший с Вислы ветер еще раз шевельнул знамя над воротами — тяжелое полотнище с фашистской свастикой. Опять начинался снегопад, облегчавший работу похоронной команде. Замок Взгужевежа — Башня-на-Холме скрылся в густой пелене белых хлопьев.
— Ненавижу!
Деревянная чашка с пустой похлебкой слетела со стола, ударила в закопченную стену. Неаппетитное варево расплескалось в углу. Впрочем, на фоне мха, грибка и бурно разросшейся плесени новое пятно почти незаметно.
— Ненавижу все это!
Стук дерева о дерево. Сухой треск: сломанная о край стола ложка летит вслед за миской.
— У-у-у! Не-на-ви-жу!
Дочь Лешко Белого — малопольская княжна Агделайда Краковская и законная супруга бывшего омоновца, а ныне — польского рыцаря Василия Бурцева изволит гневаться и потрясать кулачками. Что ж, знатная дама имеет право покапризничать, коль ей, действительно, все настолько опостылело.
— Послушай, Аделаида, — он шагнул к девушке, попытался приобнять ее.
— Не трожь!
Княжна нервно передернула плечами, зыркнула злыми, красными, заплаканными глазами. Сорвалась на визгливый крик:
— Не трожь меня, Вацлав, слышишь?
Он слышал. Кивнул. Отступил на шаг.
В таком состоянии объяснять ей что-либо — себе дороже. У Бурцева было время изучить молодую женушку. Почти год ведь, как обвенчаны монахом-пилигримом из Добжиня. Сейчас самое разумное — переждать истерику. И он ждал, сложив руки на груди и играя желваками.
