— Даже после погребального костра и жертвы богам в доме Глянды осталось немало ценных вещей. То, что лежит у ворот, — лишь их малая часть.
— И кому они достанутся? Сильнейшему? Люди Глянды будут драться за них?
— Нет, пан Вацлав, сражаться за добро своего господина общинникам не пристало. Это ведь не добыча, отбиваемая у недруга. Тут уместно иное состязание — состязание в скорости, в быстроте коней.
— То есть?
— Все имущество Глянды поделено на шесть частей. Части эти разложены в лесу на расстоянии в одну милю. Здесь, у ворот, лежит меньшая. Дальше — доля побольше. Еще дальше — еще больше. Самые ценные вещи Глянды — положены ровно в миле отсюда. К ним-то и устремятся в первую очередь всадники кунинга.
— Ага, значит, скачки, — хмыкнул Бурцев. Что ж, тоже неплохой способ обогатиться. — Но где же сейчас претенденты на добро Глянды?
— Они отъехали еще на шесть миль дальше — к орденской дороге. Там и начнется состязание. Обладателю самого быстрого скакуна достанется самая богатая добыча. И впредь он сможет с полным правом распоряжаться этим имуществом своего кунинга. Тот, чей конь окажется не столь быстрым, но все же опередит остальных участников скачки, возьмет себе вторую часть от всего добра Глянды — поменьше. Третий победитель станет владеть третьей частью. Четвертый — четвертой, пятый — пятой. Шестому же достанется та малая часть, что лежит под воротами. Остальные не смогут претендовать и на это[7].
— То-то я думаю, чего люди Глянды вокруг наших лошадей крутились, — усмехнулся Збыслав. — Все торговались — порывались купить или выменять самых быстрых и выносливых.
— Все лошади на месте? — встревожился Бурцев.
— А куда они денутся? Пруссы — не конокрады какие-нибудь и гостей своих обижать не привыкли. А для нас сейчас менять или продавать лошадей — последнее дело. Добрый конь в походе — наипервейший друг. Нам же еще идти и идти до русских границ… Да и что возьмешь с этих лесных бедолаг? Им ведь и предложить за лошадей нечего.
— Мой народ всегда ценил быстроногих коней, — проговорил дядька Адам. — Хороший конь приносит удачу, победу и богатство. Но ты прав, Збыслав, мало кто из пруссов может сейчас владеть добрым скакуном. Мало кому под силу промчаться от орденской дороги до селения Глянды со скоростью героев прошлых веков.
— Погоди-ка, дядька Адам, — Бурцев нахмурился. — Ты вот все об орденской дороге толкуешь. А не случится ли так, что люди Глянды со своими скачками протопчут сюда путь крестоносцам?
Лучник вздохнул:
— Разумные опасения. Я тоже высказывал их на собрании общины. Без толку. Соблазн овладеть добром Глянды оказался сильнее осторожности. А самый пригодный для скачек путь, которым пользовались еще предки кунинга, проходит рядом с трактом тевтонов. Туда, конечно, никто выезжать не станет, но… Честно говоря, я тоже беспокоюсь, пан Вацлав.
Грянули вдруг радостные вопли пруссов. Разговаривать стало невозможно. Оставалось только смотреть.
Среди деревьев замелькали всадники. Один, второй, третий… Фавориты заключительного этапа скачек. За ними, отчаянно настегивая лошадей, неслись отставшие.
До последних крох кунингова добра дорвался молодой вихрастый отрок. Пронесся на взмыленном коньке под воротами, схватил на скаку заветный сверток, поднял высоко над головой и, гордый, довольный, счастливый, помчался вдоль тына. Сегодня пацан стал немного богаче…
Пуще прежнего закричали, подбадривая юнца, пруссы. Азартно заулюлюкали и степные воины. Любые конные забавы всегда будут по сердцу кочевому народу.
К селению Глянды тем временем приблизились проигравшие. Спешить им теперь было некуда. Хрипящие загнанные кони пошли шагом. И долго еще будут ходить по кругу, остывая после изнурительного состязания. В седлах покачивались угрюмые всадники, так и не угнавшиеся за удачей. Многие завистливо глядели в спину шустрому мальчишке. А из леса неторопливой рысью выезжали другие победители. У каждого поперек седла — добытый в честной скачке приз. Объемистей и увесистей, чем тот, что достался пацану.
— Интересные у вас, у пруссов, обычаи, дядька Адам! — сказал Бурцев.
