Грек согласился сотрудничать с русской разведкой по идейным соображениям. Единственная дочь Кристаса приглянулась начальнику турецкого гарнизона Бурташ-паше. Ничем не смогла защититься от гнусных его притязаний семья Маргопулосов. Янычары ворвались в их дом и увезли юную красавицу, оставив на пороге маленький мешочек с серебряными пиастрами. Внешне все получилось по законам шариата: паша просто приобрел новую наложницу для своего гарема. Но по существу это было обычное для Османской империи издевательство правоверного мусульманина под неверным — христианином. Мастер канатного дела, ища справедливости, подал жалобу на пашу самому султану, однако ничего не добился.
Любимую дочь он больше никогда не видел. Зато наблюдал, как армия великой царицы крошит в капусту проклятых османов у стен крепости, как они бегут, бросая оружие, как, в панике давя друг друга, садятся на корабли и уходят прочь от берегов полуострова. Вечные подголоски турок — крымские татары — вели себя при этом ничуть не лучше. Поверив в мощь северного колосса, Маргопулос пришел в штаб главнокомандующего русской армией, и там его познакомили с Веселитским.
Чрезвычайный посланник и полномочный министр навел о нем справки. Грек был предпринимателем средней руки. Он свободно владел тюрко-татарским языком. Его тесные связи с капитанами, или раисами, турецких купеческих и военных судов представляли определенный интерес. Еще он входил в попечительский совет ставшего единственным в Кафе греческого храма и потому имел среди городской греческой общины обширные знакомства.
Так или иначе, но именно Кристас Маргопулос первым сообщал Веселитскому, что Бахадыр-Гирей намеревается в августе покинуть Кафу и уйти со сторонниками в Карасу-базар. Этой информации действительный тайный советник ждал очень давно. Она означала, что правительство Блистательной Порты отказалось от первоначального плана высадить десант в поддержку мятежника на Южном берегу Крыма и предоставило самозванца его собственной судьбе. Затем мастер канатного дела привез русскому посланнику точное описание отряда Бахадыр-Гирея: сколько пеших, сколько конных, какое у них вооружение, а также назвал имена ближайших его помощников в предстоящем походе.
Аржанова отлично помнила другого крымского грека, Микиса Попандопулоса, оказавшего такие же услуги России. Он удостоился большего доверия и некоторое время являлся резидентом секретной канцелярии Ее Величества на полуострове. Но Микис погиб три месяца назад, исполнив свой долг до конца. Она присутствовала на торжественных его похоронах в Бахчисарае и, встретившись там со многими его сородичами, вынесла наилучшие впечатления об этих наших единоверцах. Теперь надо установить, обладает ли Кристас Маргопулос способностями для более серьезной конфиденциальной работы, хочет ли продолжать контакты с русской Службой внешней разведки, представлять которую здесь будет уже не Веселитский…
Приняв решение, Анастасия заторопилась в адмиральскую каюту, чтобы переодеться. Житель Кафы мог увидеть только богатую восточную женщину, которая по поручению мужа-судовладельца приехала с ним договариваться о поставке канатов в сопровождении двух слуг в чалмах, в кафтанах, перепоясанных саблями. Глафира, услышав приказ, открыла сундук, окрашенный зеленой краской. Нужный комплект одежды всегда хранился там. Бархатная круглая шапочка «фес», планшевая белая рубаха, застегивающаяся у горла на изумрудную запонку, надеваемое на нее платье из зеленого шелка «этери» с треугольным вырезом на груди, красные шальвары, выступающие из-под платья, туфли «папучи» с загнутыми вверх носами, просторная и длинная кисейная накидка «маграма» — все это преобразило русскую путешественницу. Недолго разглядывала она себя в зеркале и отошла от него, очень довольная. Легким движением руки полностью завернувшись в кисейную накидку, Флора превратилась в настоящую жительницу Крыма.
Тут раздался настойчивый стук в дверь. Горничная открыла. На пороге стоял Козлянинов. Вид у него был весьма озабоченный. Но увидев перед собой татарскую женщину в «фесе», с лицом, до глаз закрытым «маграмой», он пришел в такое изумление, что заговорил на втором родном для него языке — английском:
