Если нанявшиеся низшие агенты мало подготовлены к предстоящей им деятельности, то в Германии с ними производятся специальные занятия: их обучают немецкому языку, дают краткие понятия о топографических съемках, о фотографии, об организации соседней армии и пр.
Ученики немцев — японцы и в деле подготовки шпионов пошли дальше своих учителей: по словом иностранных газет, еще до войны они создали особую школу в окрестностях Шанхая, в Тунуэне, для подготовки шпионов; курс ее довольно обширный и заканчивается учебной поездкой, во время которой японцы практически совершенствуются в шпионстве. Воспитанники этой школы находились при японских армиях во время последней войны и оказали большие услуги командующим армией.
Для пополнения кадра своих шпионов в России японцы, судя по нашим дальневосточным газетам[62], применяют следующую меру: все японцы, подлежащие отбыванию воинской повинности, освобождаются от нее, если проживают в Сибири и Европейской России и представить своему консулу удостоверения о месте своего пребывания. Официально японцы объясняют эту меру исключительно дальностью расстояний; китайцы же, близко к ним стоящие, утверждают, что эта льгота дается из желания правительства иметь внутри России кадр своих людей, осведомленных о том, что делается у нас в войсках, и знающих наш язык, т. е. попросту шпионов.
При вербовке шпионов в военное время избыток осторожности лучше, чем недостаток ее, так как зачастую шпионы на первых порах проявляют большое старание, чтобы заслужить доверие, а затем, пользуясь им, обманывать своего начальника.
При сношениях со шпионами надо сообразоваться с их общественным положением, происхождением, степенью развития и с причинами, побудившими их взять на себя роль лазутчика.
В большинстве случаев в обращении со шпионами нужна значительная доля лукавства. Ко всем их словам надо относиться с большой осторожностью, не вполне доверяя им, но наружным образом отнюдь не показывать этого, а даже наоборот — проявлять полную веру и откровенность. Следует в особенности щадить самолюбие шпиона и никогда не позволять себе презрительного отношения к нему, каковы бы ни были побуждения, по которым он взялся за ремесло шпиона.
В начале франко-прусской войны один из французских полицейских комиссаров изъявил желание поступить лазутчиком. Он долгое время жил близ границы и мог оказать большие услуги. Его предложение было принято. Он вышел в отставку и прослужил некоторое время с значительной пользой для дела. Но всюду его принимали так высокомерно, с таким нескрываемым презрением, что, потеряв всякую энергию и охоту служить, он вскоре отказался от роли шпиона[63].
Понятно, что при таких условиях трудно найти мало-мальски порядочного и добросовестного лазутчика. С таким обращением может примириться лишь человек, лишенный всякого самолюбия и чувства собственного достоинства, преследующий только корыстные цели; а такие люди скорее вредны, чем полезны.
Впрочем, очень часто даже служащие ради денег желают, чтобы их роль составляла тайну для всех. Побудительную к тому причину составляет или боязнь огласки, благодаря которой они могут быть легче раскрыты неприятелем, или самолюбие и сознание той брезгливости, с которой общество относится к шпионам. Обе причины весьма уважительны, и желание шпиона, говорящее в его пользу, должно быть удовлетворено; таких шпионов следует принимать без свидетелей и выслушивать их доклады с глазу на глаз.
«Нет ничего хуже нашей манеры таскать шпионов от сторожевых постов к главным караулам, от главных караулов к полкам, а от полков по всем штабам, и всюду производить им один и тот же допрос, — говорит генерал Леваль, — лазутчиков водят по бивакам и по квартирам под конвоем, точно каких-то злоумышленников. Солдаты сбегаются, рассматривают их, критикуют и т. д. Имя шпиона, место откуда он прибыл, принесенное им известие, делаются всеобщим достоянием и служат темой для всех разговоров».
Если в военное время при отряде есть несколько шпионов, то нужно держать их порознь, чтобы не дать им познакомиться и сговориться; тогда легче будет получать верные сведения, сравнивая показания нескольких лиц по одному и тому же предмету. Это правило существует уже с давних пор и, по свидетельству Полнена
