Вмѣсто отвѣта старуха залилась неестественнымъ хохотомъ, напрасно стараясь освободиться изъ рукъ царя. Государь былъ въ недоумѣніи, какъ ему поступить съ Марфушей? Вдругъ онъ ее швырнулъ съ такой силой, что она отлетѣла къ печькѣ и ударилась объ острый ея уголъ. Лужа крови тотчасъ же разлилась по полу — она раскроила объ уголъ себѣ черепъ.
Государь этого не замѣтилъ, онъ опромѣтью выбѣжалъ изъ комнаты и черезъ минуту послышались шаги его лошади, шлепавшіе по грязной улицѣ.
Буря межъ тѣмъ успокоилась, вода съ улицъ снова спала, и сигнальная пушка раздавалась все рѣже и рѣже.
По дорогѣ Николай остановился было у перваго попавшагося полицейскаго поста, но часовой, въ темнотѣ, не узналъ государя. Быстро измѣнивши свое рѣшеніе, царь направился во дворецъ, разсуждая про себя:
— Нѣтъ, простая полиція для этого негодится, она черезъ-чуръ болтлива. Я пошлю Дупельта, онъ и самъ умѣетъ молчать, да и старухѣ болтать не позволитъ.
До слуха молодой женщины, запертой въ чуланѣ, долетали голоса двухъ собесѣдниковъ, но она могла разслышать только отрывистыя фразы, пока наконецъ все не замолкло. Долго ждала она въ надеждѣ, что придутъ ее выпустить, но напрасно, никто ни приходилъ. Она начала стучать въ дверь, сначала слегка, а потомъ крѣпче и крѣпче, но никто не являлся. Она стала трясти дверь, но запертая снаружи крѣпкой задвижкой, дверь не подавалась. Ей овладѣлъ внезапный страхъ и она принялась звать на помощь.
Въ это время молодой человѣкъ вошелъ въ комнату. Ему, казалось, было не болѣе двадцати одного или двадцати двухъ лѣтъ. Его высокій и стройный станъ былъ закутанъ въ старую солдатскую шинель, голова покрыта безкозыркой, глубоко надвинутой на глаза. Правая рука была на перевязи. Рана на лѣвой ногѣ, заставляла его ступать съ трудомъ и прихрамывая. На лицѣ его замѣтенъ широкій шрамъ отъ праваго уха черезъ щеку до самаго лба. Этотъ шрамъ его неуродовалъ, но только измѣнялъ выраженіе лица, иначе сходство между нимъ и только что вышедшимъ офицеромъ, было бы поразительно. Онъ съ недоумѣніемъ остановился у порога; почти у его ногъ лежала старая цыганка, плавающая въ крови, а изъ запертаго чулана раздавался крикъ молодой женщины, слышавшей скрипъ отворявшейся двери и по этому усилившей зовъ о помощи.
— Спасите! ради Бога спасите!
Юноша подошелъ къ двери и спросилъ:
— Кто тамъ?
— Кто-бы вы небыли, былъ отвѣтъ, ради Бога отворите, такъ какъ каждое мгновеніе, проводимое мной въ этой комнатѣ, мученіе — міръ ужасовъ.
Молодой человѣкъ отворилъ дверь, изъ чулана вышла красавица, блѣдныя черты лица которой выражали ужасъ и отвращеніе.
— Что здѣсь происходитъ? спросила она, остолбенѣвъ отъ ужаса, видя цыганку валявшуюся въ крови.
— Кто сюда пріѣзжалъ? прошептала она наконецъ.
Видя, что отъ нее ничего не узнаешь, юноша спросилъ, какъ она очутилась запертой въ темнотѣ.
Въ нѣсколькихъ словахъ, молодая женщина объяснила свое присутствіе у цыганки. Пока она говорила, вновь прибывшій поднялъ старуху, положилъ на лавку и сталъ промывать рану холодной водой. Мало по малу Марфуша пришла въ себя, открыла глаза и обвела вокругъ себя мутнымъ взоромъ. Ея глаза закрылись, но черезъ нѣсколько мгновеній она ихъ снова открыла. Наконецъ она окончательно пришла въ себя.
Ея глаза засверкали, но уже не прежнимъ огнемъ, а лихорадочнымъ, пламя лихорадки ужь начало ее обхватывать. Сперва ея взглядъ остановился на молодой женщинѣ, потомъ перешелъ на молодаго человѣка.
— Я знала, что я сегодня же умру, прошептала она, и ты пришелъ выслушать послѣднее слово мести отъ твоей бабушки.
Потомъ, обращаясь къ незнакомкѣ, сказала:
— Ступай теперь, мой часъ уже насталъ, по этому я для тебя не могу ничего сдѣлать. Я безсильна въ добрѣ — давно прекратила я всякія сношенія съ ангелами. Когда я убѣдилась, что небо безсильно спасти того, кого я любила больше жизни, я передалась аду, ища въ немъ помощи для моей мести. Часъ мести близокъ, но я его не увижу: судьба того не хочетъ.
Ступай и оставь насъ наединѣ! Впрочемъ, подожди, открой второй ящикъ шкапчика, что стоитъ тамъ въ углу, ты найдешь шкатулку завернутую въ пеструю тряпку; принеси ее мнѣ.
