— Не-ет. Но если я встречу кого-нибудь, я, по крайней мере, смогу свести его с Шанселем.
Через несколько дней она принесла весточку на английском языке, подписанную «Джонатан Берк»: «Было бы чудесно с кем-нибудь поговорить... Я буду ждать вашего визита».
— «Фойе дю Сольдат» ожидает, что мы отвезем солдатам посылки,— выразительно глядя на меня, сообщила Китти.
— Хорошо,— ответила я.— Я поеду с тобой и прослежу, чтобы ты не угодила в историю.
Мы выехали в Дуллан на следующий день ранним утром на машине, загруженной продуктами и сигаретами для солдат. Китти везла еще какой-то сверток в коричневої! бумаге, о содержании которого она загадочно умолчала.
Военный госпиталь в Дуллан о по-прежнему обслуживался французским персоналом, но уже под контролем немцев. У ворот неподвижно стояли два охранника, которые, казалось, нас даже не заметили. Мы шли по темным, грязным и кишащим паразитами палатам, беседовали с солдатами и искали глазами Джонатана Берка. Выйдя в сад, мы увидели английского офицера в измятой и выцветшей летной форме с повязкой на правом глазу, неподвижно сизевшего в одиночестве на лавочке. Увидев нас, он оживился и, поднявшись навстречу, проговорил:
— Я надеялся, что вы приедете, но не осмеливался рассчитывать на ото.
— Я ваша соотечественница,— сказала Китти.— И мне тяжело видеть вас в этом отвратительном месте.
— На самом деле,— тихо произнес англичанин,— я вполне в состоянии уйти отсюда. Но если потом найдут, то отправят в лагерь. Этот госпиталь практически не охраняется, и я смог бы убежать. Но убежать из лагеря шансов мало.
Неторопливо отойдя от лавочки на несколько шагов, Китти огляделась, затем вернулась и прошептала:
— Вы хотите, чтобы я отвезла вас в Париж?
Берк сжал ее руку.
— Как, миссис Борепо?
Китти вынула загадочный коричневый сверток.
— Тут одежда для вас,— быстро проговорила она.— Наша машина стоит по ту сторону этой невысокой стены, где все заросло кустами. За задним сиденьем находится багажное отделение — заберитесь туда, оно достаточно просторно, закройтесь сиденьем и ждите.
Мы пошли обратно к выходу, стараясь спокойно, как ни в чем не бывало, разговаривать с ранеными — никогда еще в жизни мне не приходилось прилагать столько усилий, чтобы держать себя в руках. В коридоре к нам, хромая, подошел светловолосый парень.
— Меня зовут Лоренс Миан,— представился он.— Я видел, как вы разговаривали с Берком. Возьмите и меня.
Его била дрожь, и он выглядел очень больным.
— У вас лихорадка,— возразила я.
— Нет, просто это моя раненая нога. Но она уже почти зажила, и я окончательно оправлюсь, если выберусь отсюда.
— Послушайте,— проговорила Китти,— мы можем увезти в нашей машине за один раз только одного человека. Если немцы нас не схватят, мы за вами вернемся.
С этими словами она двинулась дальше, и я поспешила за ней. У ворот Китти громко сказала:
— Подожди здесь, я сейчас подведу машину.
Я стояла ни жива ни мертва от ужаса, в то время как она подъехала и остановилась перед двумя часовыми.
— В котором часу вы открываете утром ворота для посетителей? — спросила Китти по-немецки. Один из них ответил.
— Возможно, нам еще несколько раз придется сюда приехать,— продолжала она и, вынув сигарету, протянула пачку.— Угощайтесь.
Немец взял одну и щелкнул зажигалкой, давая ей прикурить.
— Danke schoen,— поблагодарила Китти, и мы на-. конец отправились. Я уже была готова осыпать ее упреками, но она спокойно сказала:
— Я хотела, чтобы он увидел, что в салоне никого, кроме нас, нет.
— Но представь, если бы он попросил нас открыть багажник?
— Я его заперла, и я бы тогда сказала, что забыла ключи в Париже.
Когда Берк оказался у нас дома, мы с Китти чувствовали себя уже как опытные и удачливые заговорщицы и не скрывали своей радости от успеха.
— Вы обе просто великолепны,— сказал он.— Хотел бы я, чтобы и другим английским солдатам так повезло. Их тут должно быть не меньше десяти тысяч, оставшихся после Дюнкерка, которые теперь скрываются подобно диким зверям по лесам и пещерам Северной Франции. У них нет ни еды, ни оружия. Немцы создают специальные мотоциклетные команды, чтобы вылавливать их. Этих ребят уже не спасти.
