И вот – кончаю последний. И ведь – не нравится мне. А все-таки: сказала – прочитаю, ну и прочитала. А для чего? Просто – из глупого упрямства. Ведь от этого моего чтения пользы никакой. Ни себе и ни людям. Так что же тут? Кого или что я тешу? Добро бы еще – не понимала: стоит или нет прочитывать всё подряд? А то… Просто – верно, наследственное упрямство ищет, в чем проявиться. И – в таких пустяках!.. Как связан человек – во всем! Даже вот – в такой малости. И ведь не только наследственностью, а даже общеэкономической жизнью момента, которая не всегда ему еще и ясна-то, которую он, пожалуй, иногда и не видит совсем! И с ней, и ею он связан – тесно, органически. Всё, что творится вокруг, хотя бы незнаемое, отражается на ходе мыслей, на образовании понятий, на выработке взглядов и создании идеалов. А впрочем, это надо бы проверить…
20/7 октября, воскресенье
Хмурое «петербургское» утро.
Утро, когда в душе тихая растерянность. Точно с недоумением прислушиваешься к чему-то… Оно звучит внутри и – как будто – вовне. У него нет лица. Это – еще бесформенность…
Утро. Только без рассвета. Оно так и умрет, не переходя в день. Полное странной тишины – в слабых отголосках звона. Не знаю – почему: часто в такие утра глубоко в слуховой памяти у меня звучит «Май» Чайковского. «Белые ночи»… И не собрать чувств, мыслей. Они только зарождаются. И пропадают, не проясняясь…
Везде кругом – так же смутно. Ни один предмет не проявляет себя. Нигде нет определенных очертаний. Всё опало – до состояния полусна. Растерянно-сосредоточенного полусна наяву…
В такие утра я полуживу-полугрежу. Вспоминаются мутные петербургские дни – со всей полузаглушенной и осложненной полнотой пережитых ощущений…
Так много осталось в Петербурге! Много… Мои страсти и страданья. Влюбленность, и мука, и любовь «не для себя». Всё светлое, полученное от искусства. Музыка и живопись. Драма. Работа мысли. Широкие горизонты. Новые пути. Властные голоса науки. Светлое и темное. Жизнь двух с половиной учебных лет – как бы ложно они ни были прожиты. Всё, что не вернется. Вся слабость. Вся непроясненность… Только смутная возможность прояснения…
Там – жизнь, как это утро, – без рассвета. И она, как это утро, прочно связана в глубине души с замирающими голосами «Белых ночей». Я знаю теперь – «почему»? Вспомнила: мать Дани часто играла – будила их в сером сумраке петербургских холодных дней. Глубокой-глубокой осенью…
Вторник, 22/9 (октября)
Вчера (21 октября) первый снег выпал. Запела вьюга. Вечером ветер гудел в трубе, и глухо хлопала калитка. А в доме невидимкой затаилась внезапная зимняя тишина. Это к ней накануне так растерянно-чутко прислушивалась душа.
День смотрит в комнату холодным белым светом. А утра – такие темные! И так вспоминается детство!..
Я ничего не могу делать. Ни читать. Только сижу. Прислушиваюсь. Смотрю – точно своими прежними детскими глазами. На зиму… Нет – на свои прежние ощущения зимы. Точно сон. Только душевный. Как часто спит моя душа!..
Вторник, 29/16 октября
В среду это было – 10-го (октября по «старому стилю»). Резкий звонок. Екнуло тихонько сердце. Ну – что это?.. Недоброе?.. Нет – ничего… Тихо…
– Кто там был?
– Тебе письмо. Я отдала маме…
– Что это?.. Кто?.. – мама не понимает.
– Что?.. Дай скорей!..
Она садится на стул – точно у нее ноги вдруг отпали, тяжело дышит. Каким-то жалким голосом плачет.
«Нина, мамочка у нас умерла…» – читаю я… Почему это руки так плохо держат иголку? Я ведь шью. И они разучились подгибать рубчик… Что-то пришло – ужасно бессмысленное. Что нельзя понять…
Я вижу как она (Екатерина Александровна Юдина) умирает. Подождите!.. Плакать и говорить сейчас нельзя. Господи, какое молчание!..
Но ведь это же в самом деле – бессмысленность!.. Я не умею понять. Так недавно – я в кресле сидела и вспоминала всё прожитое там (в Петрограде). И мечтала. О том, как я приеду туда теперь. Привезу тысячи яиц, муки – полный грузовик, масла… И улыбки. И радость. Ах, какая радость! Я люблю их так – всех! Они меня тоже любят. Каждый – по-своему. Я знаю. Ведь даже Миша (Юдин) в какой-то поздравительной приписочке писал: «…Любящий вас М.».
