Тут он и вовсе развеселился:
— Ага! Вы хотите, чтобы я был голым!
— Нет! — Смеясь, Розамунда опять попыталась вырваться и прекратить эту глупую болтовню. — Я ваша госпожа и приказываю вам жить. Повинуйтесь мне! — торжествующе воскликнула она и только тут сообразила, что ему удалось-таки втянуть ее в игру.
Глядя на него снизу вверх, она вдруг подумала, что это тоже входило в его щедрую плату: он дарил ей легкость и радость — то, чего не было в ее повседневной жизни, а она охотно поддалась беспечному настроению.
Тем не менее Розамунда вывернулась из-под него и встала с постели.
— Я знаю, кто вы такой, сэр! — со смехом объявила она. — Вы странствующий комедиант, а ваши друзья из Терека — это ваша театральная труппа!
— Увы, — сказал он, садясь на кровати и прикладывая руку к сердцу, вернее, к своей великолепной рельефной груди, — я всего лишь актер-любитель.
— Зато в любви вы профессионал, не так ли?
Он громко расхохотался:
— Нет, моя милая госпожа. В этом деле я тоже любитель, правда, не из простых.
Любитель… Тот, кто делает что-то по увлечению, а не ради денег.
Он имел в виду совсем другое, но веселая атмосфера игры была нарушена. Здесь нет места любви. Он просто отдает долг — платит ей за свою спасенную жизнь. И она пришла сюда не ради забавы, не для того, чтобы шутить и ребячиться. Ей нужно забеременеть. Больше того, она ни в коем случае не должна доверять этому сладкоречивому прохвосту. О да, он милый и обаятельный, но, без сомнения, прохвост. Разбойник с большой дороги или бесшабашный игрок, а может, и вовсе перекати-поле — кочует с места на место, разбивая сердца и ускользая от кредиторов.
— Что вы будете есть? — спросила Розамунда, нехотя возвращаясь к действительности. Покрутив головой, она нашла свои туфли и обулась.
— Я съем то, что пожелает моя госпожа, — ответил он, подперев руками подбородок.
Она нарочно стала перечислять те блюда, которые любила меньше всего:
— Гороховый пудинг? Угорь? Язык?
Он озорно блеснул глазами.
— Язык. Именно язык! — Розамунда покраснела до корней волос. О Господи, какая двусмысленность! — А вот от угря я воздержусь, — продолжил он. — Да, и молю вас, только не приносите мне местный деликатес, который готовят из коровьих копыт!
— А как насчет маринованных свиных ножек? — спросила она, едва сдерживая смех.
— Признаюсь, я еще никогда не видел такую ножку, которую мне хотелось бы съесть. — В глазах его вдруг вспыхнули веселые огоньки. — Впрочем, сейчас я могу укусить…
Она невольно поджала ноги.
— Не надо!
— Не надо? Как скажете, госпожа. Ваше желание для меня закон. До завтрашнего утра я ваш и не прикоснусь к вам без вашего согласия. А вы вольны делать со мной все, что пожелаете.
Он говорил совершенно серьезно, и Розамунда представила, как целует его нагое тело — дюйм за дюймом. Справившись с внезапным волнением, она шагнула вперед и наткнулась на его любопытный, поощряющий взгляд.
Полная грешных мыслей, она уже готова была переступить черту и покрыть поцелуями его нагого, безвольно лежащего под ней. Она не станет раздеваться, и это послужит ей защитой от его посягательств. Сумеет ли она сделать с ним то, что творил с ней он, — довести до высшей точки блаженства, а самой наблюдать и наслаждаться?
Бренд вдруг поднял взгляд, как будто она высказала вслух свои безумные фантазии, и ее накрыло жаркой волной желания. А в самом деле, почему бы не остаться с ним еще ненадолго? Не так уж это и опасно. Милли и Джесси работают внизу, они не станут…
Внезапно с улицы донеслось знакомое позвякивание колокольчиков.
— Не может быть! — испуганно охнула девушка, мигом сорвавшись с пламенных высей в пропасть холодной действительности.
— В чем дело? — Бренд вскочил с кровати, вмиг встревожившись и посерьезнев.
— Моя мама!
Он замер, потом непонимающе уставился на девушку:
— Ваша мама?
— Я слышу звон колокольчиков на упряжке ее пони. Черт, только этого мне не хватало!
Розамунда подбежала к окну, осторожно выглянула из-за шторы и увидела, как мать подъезжает в маленьком однолошадном экипаже к парадному крыльцу.
— Она не одна! — Розамунда обернулась. — Что же мне делать?
