- Возьми, Иван-богатырь, и отнеси своему отцу.
Иван-богатырь взял ковер, понес во дворец и стал дожидаться своих братьев, ибо у них ковры еще не поспели. Но когда их дошили, то принесли братья свои ковры. Король проснулся, дети вошли со своими коврами, и король принял прежде всего от большего своего сына и, посмотрев, сказал:
- Этот ковер годится во время дождя коней покрывать.
Потом посмотрел у среднего сына и сказал:
- Этот ковер надобно постилать в передней комнате, и чтоб приезжающие во дворец обтирали об него ноги.
Потом принял от меньшого сына, Ивана-богатыря, ковер и, смотря на него, весьма удивился и сказал:
- Этот ковер надобно постилать в самые торжественные дни ко мне на стол.
Потом приказал Ивана-богатыря ковер спрятать и беречь, а те ковры отдал назад братьям Ивана-богатыря и сказал:
- Отнесите свои ковры женам и скажите им, чтоб они берегли их для себя".
Напрасно будем искать златотканые ковры в более позднем пересказе. Их нет как нет. Эпизод с коврами забыт или вычеркнут. Даже слова "ковер" там не найти. Авторы пересказа-переложения сразу переходят к третьему испытанию для жен - хлебу, который им надо испечь.
Снова в позднейшем изложении сказки лягушка будто бы собирает нянек и мамок, и те пекут хлеб. В подлинной сказке ничего этого нет.
"Испекись, хлеб, чист и рыхл и бел, как снег!" Таково подлинное обращение лягушки (магическое, заметим) после того, как она опрокинула квашню с тестом в холодную печь! Так в сказке. В пересказе же лягушка якобы разломала печь сверху (?) и в разломанную печь, "прямо туда, в дыру, всю квашню и опрокинула". Хочется возразить: разломанная печь, обращайся к ней или не обращайся с магическими заклинаниями, вряд ли сможет испечь хлеб. Законы магии достаточно строги, и любая деталь имеет свое значение.
Совершенно невероятно, чтобы сыновья подали царю-королю хлеб, испеченный вот так: тесто побросали прямо в печь и грязь эту вынули, выдавая ее именно за хлеб. Но это и происходит в позднем пересказе. В сказке же ничего этого нет. Там, убедившись, что хлеб по кулинарному рецепту лягушки не получился, жены старших братьев все же в спешке разводят огонь в печи и пекут обычным способом. Но они, естественно, спешат, и хлеб получается неважным. Все очень просто и уместно, как в жизни. Таковы законы подлинных сказок. С одной стороны - волшебство, с другой - сама жизнь, неприкрашенная, но без явных несообразностей.
Трижды показывали молодые жены царских сыновей свое искусство. Это и естественно: их трое, и что-то одно из трех могло бы удаться каждой из них. Каждая могла бы показать себя хоть раз. Правда, верх взяла Царевна-лягушка. Сказка мудра, в отличие от пересказа, где, как уже говорилось, вообще нет истории с коврами.
И вот подоспело время для пира. Царь-король созывает на него сыновей с женами. В сказке сказано: раз жены старались выполнить царские повеления, то и повелитель в благодарность за это приглашает их во дворец. Напрасно будем искать в пересказе эту государеву благодарность: ее там нет как нет. Просто пир. Почему? - неизвестно.
Затем мы сочувствуем царевичу, который стесняется показать на пиру свою жену-лягушку. Она его успокаивает. Снова старшие жены посылают девку-чернавку подсмотреть, что и как будет делать лягушка. А та обращается к ветрам буйным, которые должны полететь в ее государство и сказать, чтобы для нее выслали парадную карету с лакеями, гайдуками, скороходами и верховыми, которые езживали и с ее батюшкой. Именно эту карету увидела девка-чернавка и о том тут же доложила пославшим ее. Две жены тоже стали обращаться к ветрам, но кареты не дождались и приказали запрячь собственных лошаденок. (Эта история также неизвестна читателю пересказа, поскольку пропущено и обращение к ветрам, и неофициальный визит девки-чернавки к лягушке, так что ей удалось прийти и уйти вроде бы незамеченной, и эпизод с женами, в подражание лягушке вызывающими ветры буйные, увы, напрасно.)
В сказке лягушка приезжает в парадной карете. В пересказе поднимается почему-то шум да гром. Что сие означает - ведомо лишь пересказчикам.
