На 24 ноября 1741 года в России проблема престолонаследия в персональном отношении регулировалась тремя законодательными актами и одним международным договором – Тестаментом Екатерины I от 6 мая 1727 года, Манифестом Анны Иоанновны от 6 октября 1740 года, Уставом о регентстве от 16 октября 1740 года и брачным контрактом Анны Петровны от 24 ноября 1724 года. Приоритет в сем перечне, бесспорно, принадлежит завещанию матери Елизаветы, как наиболее раннему нормативному документу. Освежим в памяти главную для нас восьмую статью: «Ежели великий князь [Петр II] без наследников преставится, то имеет по нем цесаревна Анна с своими десцендентами, по ней цесаревна Елисавета и ея десценденты, а потом великая княжна [Наталья Алексеевна] и ея десценденты наследовать. Однакож мужеска полу наследники пред женским предпочтены быть имеют. Однакож, никто никогда российским престолом владеть не может, которой не греческаго закона или кто уже другую корону имеет»>{109}.
Обратим внимание на последнее предложение. Именно оно игнорируется нынешними защитниками прав Петра Федоровича – лютеранина, принявшего православие лишь 7 (18) ноября 1741 года. Поэтому, а также согласно второму пункту брачного контракта Анны Петровны, отрекшейся за себя и потомков «от всех… притязаний на корону и Империум Всероссийский», юному внуку Петра I по женской линии конкурировать с кем-либо за власть в России не стоило. Конечно, перейди мальчик в лоно греческой веры, и правовое поле моментально изменилось бы в его пользу. Но подросток до 24 ноября 1741 года с протестантской религией не расстался, а значит, на роль соискателя российского скипетра абсолютно не годился и в 1740, и в 1741, и в 1730 годах.
Анна Петровна скончалась в ночь с 3 (14) на 4 (15) мая 1728 года>{110}. С того дня цесаревна Елизавета Петровна становилась безусловной преемницей Петра II. Однако 19 (30) января 1730 года со смертью четырнадцатилетнего государя императорская корона не украсила голову принцессы. Манифест от 28 ноября 1741 года ответственным за нарушение воли Екатерины I назвал Остермана, и Андрей Иванович вполне заслужил этот упрек. В роковые дни болезни и кончины сына царевича Алексея Петровича вице-канцлер и Д. М. Голицын настояли на провозглашении императрицей не дочери Петра Великого, а Анны Иоанновны. Правда, барон с князем тогда выражали не столько собственные симпатии или антипатии, сколько позицию преобладающей части российского общества, возмущенного попыткой юной цесаревны прорваться к власти посредством обольщения и склонения несмышленого царя-мальчика к кровосмесительному браку с собой. Не кто иной, как Остерман, весной – летом 1728 года, разгадав циничный план цесаревны, добился опалы и публичного разоблачения Елизаветы. По большому счету, принцессе зимой 1730 года не на кого было пенять, кроме как на себя: вице-канцлер, Голицыны и Долгоруковы ночью 19 января, в общем-то, исполнили свой долг, избавив страну от беспринципного политика – Фридриха II в юбке.
Через десять лет в империи наблюдался уже иной расклад сил. Дочь Петра Великого возобновила борьбу за отцовский трон, опираясь на сочувствие и содействие большинства россиян. На политической сцене появился совершенно другой политик – полная противоположность лицемерному прусскому королю. К сожалению, умница Остерман не разглядел преобразившейся Елизаветы Петровны, продолжал жить впечатлениями прошлого и в октябре 1740 года примкнул к тем, кто выступил против альянса цесаревны с Бироном. Вероятно, именно Остерман и предупредил брауншвейгскую чету об истинном авторе идеи протолкнуть на пост регента герцога Курляндского.
Обосновать опасения барон, естественно, не мог. Разве что указать на прекрасные отношения Елизаветы с фаворитом царицы да на две подозрительные «сентенции» в подписанном больной государыней 16 октября Уставе о регентстве, которые дозволяли Бирону в любой момент покинуть высокий пост и реорганизовать государственное устройство России по собственному вкусу. Еще раз процитируем оба важных пункта:
1. «…в таком случае, ежели… наследники, как Великий князь Иоанн, так и братья ево преставятся, не оставя после себя законнорожденных наследников, или предвидится иногда о ненадежном наследстве, тогда должен он, Регент… по общему… согласию в Российскую Империю Сукцессора изобрать и утвердить. И… имеет оный… Сукцессор в такой силе быть, якобы по Нашей Самодержавной Императорской власти от Нас самих избран был…»
