* * *
И все же уважаемый читатель хотя дщерь Петрова власть узурпировала, она тем не менее взяла бразды правления в свои руки в полном соответствии с законом. Парадокс?! Ничуть. Просто в запутанных юридических хитросплетениях осени 1741 года нелегко было разобраться и профессиональному юристу. Посему доказывать что-либо публике, цитировать статьи нормативных актов не имело смысла. Ничтожное меньшинство знатоков юриспруденции той эпохи наверняка уловило бы суть вопроса. Однако подавляющее большинство недостаточно или вообще необразованного населения, ничего не поняв, могло утвердиться во мнении, что царица, чувствуя вину за свержение Анны Леопольдовны, хочет как-то оправдаться за содеянное и не в состоянии привести убедительных аргументов. Разъяснения явно не пошли бы на благо государыне, а скорее всего, серьезно повредили бы ей.
Но за истекшие столетия, полагаю, ситуация в корне изменилась, и теперь мы в силах уразуметь то, о чем Елизавета поостереглась сообщить нации в 1741 году. Начнем с доминирующих ныне в исторической науке точек зрения. Приверженцы одной порицают императрицу за произвол. Адепты другой видят в патриотических лозунгах ноября 1741 года смягчающее обстоятельство. При этом и первые, и вторые по-прежнему не сомневаются в том, что тетушка не имела ни единой юридической зацепки для похищения скипетра у племянников – Иоанна Антоновича и Карла-Петра-Ульриха Голштинского. Как-то затерялся за прошедший век на страницах исторической литературы факт, о котором еще помнили дореволюционные историки (например, С. М. Соловьев и К. Валишевский): герцог Голштинский до 7 (18) ноября 1742 года не мог притязать на российский венец.
Современные исследователи столь важного нюанса почему-то не учитывают и предлагают читателям вот такие, в корне ошибочные выводы: «…Ведь мир прекрасно знал, что император Иван Антонович вступил на престол в 1740 году согласно завещанию Анны Ивановны и все, в том числе и Елизавета, присягали на кресте и Евангелии на верность ему. Следовательно, власть Ивана – законна, а ее – нет. Узурпаторов же в почтенном королевском семействе Европы, естественно, не жаловали.
Первый Манифест, подписанный императрицей 25 ноября 1741 года, простодушен… Три дня спустя в еще одном Манифесте уточнялось, что Елизавета заняла престол согласно Тестаменту – завещанию Екатерины I. Довольно скоро об этой причине постарались забыть: по Тестаменту выходило, что преимущественное право на престол имеет как раз не Елизавета, а ее племянник – герцог Голштинский 13-летний Карл Петер Ульрих» (Е. В. Анисимов).
«Как известно, елизаветинское правительство, пытаясь обосновать законность новой власти, ссылалось на завещание Екатерины I, однако искажало его смысл… Согласно ему, Елизавета получала право на трон лишь в случае отсутствия потомков у ее старшей сестры Анны Петровны. Между тем потомок – герцог Голштинский Карл-Петер-Ульрих – существовал, чем и объясняется та поспешность, с которой он был привезен в Россию и объявлен наследником…» (А. Б. Каменский).
«Через три дня вышел новый манифест, в котором прямо было сказано, что Елизавета имела право на престол еще в 1730 г., а Анна Ивановна и Иван Антонович занимали его незаконно… Елизавета (или автор манифеста) кое в чем сильно лукавили. В соответствии с завещанием Екатерины I преимущественным правом на престол обладала не Елизавета, а ее старшая сестра Анна и соответственно ее потомки, то есть принц Гольштейн-Готторпский Карл Петер Ульрих. Что касается Ивана Антоновича, то его права на престол вытекали из петровского „Устава о престолонаследии“, подтвержденного манифестом Анны Ивановны в 1731 г. Оба эти документа устанавливали право монарха назначать преемника по своему желанию. Но Елизавета и не собиралась что-то доказывать и находить действительные основания узурпации власти» (Л. И. Левин)>{108}.
Уважаемых историков придется разочаровать. Елизавета Петровна не только обладала преимуществом в сравнении с родным племянником, но и легитимного младенца-царя была вправе сместить, опираясь исключительно на букву закона. И сейчас мы в этом убедимся.
